Мор Йокаи - Когда мы состаримся

— Не забывайте всё-таки, что Лоранд родня нам.

— Не вам. Только мне.

— Но это же ужасно — так исковеркать жизнь молодому человеку.

— А что, собственно, такое с ним случится? Укроется где-нибудь у родственников в захолустье, где никто и не подумает его искать. Самое большее, лишится права сдавать экзамен на адвоката. Но это не мешает выставить свою кандидатуру в заседатели на первых же комитатских выборах. И вообще, Лоранд — красивый малый, женская благосклонность сторицей возместит ему отнятое мужским недоброжелательством.

— Хорошо, сударь, предоставьте в таком случае мне позаботиться о нём.

— Премного обяжете. Но уж сделайте одолжение: с десятым ударом часов чтобы моего драгоценного родственника больше здесь не было.

Эрмина с вызывающим видом направилась прямо к шкатулке с драгоценностями. Бальнокхази видел из дверей, как она принялась рыться в ней, нетерпеливо откинув крышку.

Муж удалился, улыбаясь. Презабавное расположение светил: женщина, которая хотела и хочет видеть человека вблизи себя, сам же торопится услать его куда-нибудь подальше, миль за сто, да ещё драгоценности отдаёт для этого в заклад.

Эрмина и вправду собрала их, вытряхнув из футляров и побросав в ридикюль.

Потом присела к письменному столу и быстро набросала что-то на тонкой бледно-лиловой бумаге с водяными знаками, изображавшими её инициалы. Сложив и запечатав листок, она отослала его Лоранду с камердинером.

Лоранд не выходил в тот день из дома и не знал, что многие молодые депутаты поспешили уехать, прослышав о предстоящих арестах.

Прочитав письмо советницы, он попросил камердинера сходить к господину Дяли и передать от его имени, что ему непременно надо с ним поговорить, а сам он выйти затрудняется.

По уходе камердинера Лоранд принялся взад-вперёд расхаживать по комнате, напряжённо над чем-то раздумывая.

Потом сел, подперев голову руками, опять вскочил и подошёл к окну, в нетерпении поджидая приглашённого.

Наконец, решив что-то, натянул перчатки — белые, красивые бальные перчатки — и несколько раз сжал пальцы, пробуя, не лопнут ли.

Не хотел, может быть, касаться гостя голыми руками?

Но вот дверь скрипнула, послышались быстро приближающие шаги.

Входи, входи же, голубчик. Но долгожданный посетитель явился не один, первым вошёл Деже, — он нечаянно столкнулся с Пепи по дороге.

Лоранд встретил брата с явным неудовольствием. Не его хотел видеть сейчас. А тот с сияющим лицом поспешил его обнять.

— Что случилось? Чего это ты рассиялся?

— Отпустили с разбирательства, хотя я всё взял на себя. Про тебя ничего не сказал.

— Но ты же оскорбишься, если я буду тебя с этим поздравлять. Любой порядочный человек поступил бы точно так же. Не быть предателем — честь столь же малая, сколь велико бесчестье быть им. Верно, друг мойПепи?

Разумеется, Пепи Дяли подтвердил, что нет на свете злодеяния тяжелее. Он полагал, что Лоранд будет уже в местах достаточно отдалённых, когда узнает про его предательство.

— А зачем ты меня звал так срочно? — осведомился он, дружелюбно протягивая руку Лоранду (позволившему пожать свою: она ведь была в перчатке!)

— Спросить хотел: будешь сегодня моим визави на балу после прощального ужина?

— Охотно. Что за вопрос? Где ты, там и я.

— Деже! Сходи, пожалуйста, к бонне, спроси, придёт она нынче на бал или будет одна госпожа советница.

Деже недовольно покинул комнату. День казался ему не очень подходящим для балов; однако он поднялся наверх.

Барышня сказала, что не придёт, нужно разучить каватину с Мелани, но госпожа собирается. И тётенька-толстушка будет.

Про эту тётеньку-толстушку вспоминали, когда кавалерам не хватало дам.

Едва за Деже затворилась дверь, Лоранд подступил к франту, скрестив руки на груди.

— А знаешь, на какой я тебя танец пригласил?

— Ну? На какой? — спросил тот с умильным видом.

— На такой, который смертью кончится для одного из нас! — И Лоранд протянул присланный Эрминой бледно-лиловый листок. — Читай!

«Дяли передал властям лист из альбома с вашими строками, — стояло там. — Всё пропало».

Щёголь ухмыльнулся, заложив руки за спину.

— Ну и что тебе надо от меня? — спросил он с пренебрежением.

— А ты как думаешь?

— Поругаться хочешь со мной? Ругайся, никто не услышит, мы одни. Но рукам волю дашь — шум подыму, с улицы сбегутся, тебе же хуже будет.

— О нет, и не подумаю. Вот, даже перчатки надел, чтобы об тебя не замараться. Но и спускать тебе не собираюсь. Надеюсь, ты понимаешь, что такие долги не прощаются.