Мор Йокаи - Когда мы состаримся

Я чувствовал: это сразу уронило меня в её глазах. И не знал, как теперь с этим талером поступить.

Уходя, я едва осмелился взглянуть на Мелани. Но и беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: она даже не смотрит на меня.

— Слушай, — схватил меня за руку Лоранд в воротах, — сунь-ка этот талер, что дал Бальнокхази, лакею, который вам дверцу будет открывать.

Эта мысль и мне понравилась. Пускай знают, с кем имеют дело! И не надо будет глаза перед сестрицей опускать.

К сожалению, вручая лакею талер, я до того разволновался, что можно было подумать: не я, а он меня чем-то одарил.

Дядюшка за такой вызывающий жест на порог, чего доброго, больше не пустит!

Долго ещё в ушах у меня звучала та кадриль; чаровница продолжала чаровать — и очарованное воображение далеко-далеко уносило по дорогам жизни…

Она, Мелани, стала венцом моих честолюбивых мечтаний, наградой за успехи, призом, который предстояло заслужить.

Мелани целиком завладела моими помыслами, затмив, заслонив собой всё на свете. И ясно рисовался путь, который приблизит меня к ней.

Я должен завоевать такое же положение, как они.

Буду прилежно учиться, стану гордостью гимназии, первым учеником, которым преподаватели не нахвалятся — и предскажут мне на публичном выпускном акте блестящее будущее. Сдам экзамен на адвоката, пройду юридическую практику у вице-губернатора, стану ходатаем при королевском уполномоченном, завяжу знакомство со знатнейшими вельможами, расположение их завоюю угодливым, любезным обхождением, всё порученное буду исполнять в точности и с готовностью, ни в какое дурное общество не затешусь — наоборот, тотчас извещу, где, какие замышляются неблаговидные планы, могущие поколебать уважение к власти; во всём блеске проявлю свои способности, хвалебные оды губернатору, наместнику, верховному судье буду писать на юбилеи, на дни рождения, панегирики по случаю их вступления в должность, пока сам не сделаюсь сначала секретарём, заседателем, потом членом суда и, наконец, советником… Как дядюшка.

Ого-го!

И приставанья курносой Фроммовой девчонки показались мне после возвращения особенно несносными. Мелет и мелет какую-то чепуху. Всё ей надо знать: каким у советника обедом угощали — и правда ли, что у его дочки есть кукла с гитарой, на которой она сама наигрывает и вдобавок кланяемся и пританцовывает. Просто смех один! Будто таких серьёзных людей, как мы с Мелани, могут интересовать какие-то куклы. Я попросил Генриха передать ей это, и настроение у неё сразу упало, чему я был очень рад: отвязалась наконец.

Сказав, что иду заниматься, так как много задано, я поднялся наверх и засел за учебники. Но спустя два часа поймал себя на том, что ровно ничего не помню из прочитанного: советникова дочка не шла из головы.

Вечером мы опять сошлись все вместе в столовой. Фанни опять уселась со мною рядом. Хорошее настроение к ней вернулось, и она обращалась со мной совсем по-приятельски, как будто мы знакомы не знаю сколько лет. Я её стал прямо-таки опасаться. Оказаться заподозренным семейством Бальнокхази в коротких отношениях с пекаревой дочкой, которая мне чуть на шею не вешается! Это было бы ужасно.

Хорошо хоть, что её завтра увезут, и мы окажемся в противоположных концах страны, как на разных полюсах, несовместимых друг с другом: я тут, она там.

Перед сном бабушка ещё раз наведалась ко мне. Передала мне мои вещи, пересчитала бельё, наказав самому держать теперь всё в Должном порядке. Оставила денег на карманные расходы, пообещав и впредь ежемесячно присылать вместе с Лорандовыми.

— И ещё прошу тебя, — сказала она мне на ухо, — за братом следи!

Опять!..

Опять это увещание: мне, мальчику, следить за старшим братом, за взрослым юношей!

Но что в прошлый раз осталось мне непонятно, теперь вдруг как будто прояснилось. Тогда я подумал, что заслужил это особое доверие — как к равному — своей серьёзностью и благоразумием. Теперь же отнёс его на счёт своих чувств к Лоранду. Маменька с бабушкой ведь, конечно, давно знают, что я люблю Лоранда больше самого себя. А какой страж надёжнее любви?

Но чего они всё-таки боятся — и от чего я могу его защитить?

Разве он не устроен в таком месте, что лучше нельзя пожелать а я, наоборот, далеко от него?..

Бабушка взяла с меня слово вести дневник, записывая всё происходящее, и отсылать ей по истечении каждого месяца. И о Лоранде сообщать, потому что сам он не любит письма писать.

Я обещал.