Он смотрел сердито.
— Я не могу встать, — сказал он, как будто она была виновата в том, что у него рука искалечена.
— И не надо, — ответила Мериамон, — кости могут сдвинуться.
— Но я должен встать, — настаивал он. — Я должен идти на свой пост.
— Ты никуда не должен идти отсюда.
Раненый сел, и лицо его посерело. Мериамон снова заставила его лечь, слегка задохнувшись: он был очень тяжел. И взбешен.
— Я же просто нес Аякса к врачам, ты не можешь держать меня здесь.
— Я и не держу, — сказала она. — Это твое тело держит тебя.
Здоровой рукой он схватил ее за одежду. Капли пота выступили у него на лбу, но он держал крепко.
— Выпусти меня отсюда!
— Это еще что? — раздался резкий голос позади Мериамон. — Что это такое, Николаос?! Отпусти мальчика!
— Мальчика? — Воин — Николаос — засмеялся, словно подавился. — Ты думаешь, это мальчик?
Мериамон взглянула через плечо. Она и раньше видела этого человека, он появлялся тут и там, отдавая необходимые распоряжения. Он был немолод, но и не стар; волосы тронуты сединой, борода коротко подстрижена. На нем была сильно испачканная, но дорогая одежда, и плащ, когда-то малиновый, но сильно выцветший. Нахмурившись, он глядел на Мериамон. Во взгляде его появился гнев.
— Это твои проделки, женщина?
Мериамон рванулась. Рука Николаоса упала. Она резким движением оправила одежду и задрала подбородок.
— Я пришла из Египта, — сказала она, — чтобы служить вашему царю. Похоже, сейчас эту службу лучше всего служить здесь. — Она помолчала. — Разве я плохо делала дело?
— Ты сказала, из Египта? — Помимо своей воли врач, казалось, заинтересовался. — Как же ты добралась? Кто послал тебя?
— Я шла пешком, — ответила она. — Эти люди привели меня сюда. Наверное, они подумали, что я служанка. Но я не служанка.
— Вот, значит, как, — протянул врач и потер подбородок. — Мы не сможем оставить тебя здесь.
— Почему?
— Разве это подходящее место для женщины?
Мериамон осмотрелась.
— Ну, здесь меньше крови, чем бывает при родах. И потише. Ты уже осмотрел того человека со сломанным запястьем? Я поставила запястье на место, но если бы мне кто-нибудь помогал, было бы больше уверенности, что все кости легли правильно.
— Так это сделала ты?! — Врач оглядел ее с головы до ног. — Но ты же не больше котенка!
Она тонко улыбнулась.
— Я сильнее, чем кажется.
— Ну ладно. — Врач снова потер подбородок. — Ладно. Если наши ребята не будут приставать к тебе, и если знаешь, что делаешь… Андроник болен, Тразикл, этот дурень, убежал с тем мальчишкой из Пергама… Ладно, нам понадобится твоя помощь. Египтянка, говоришь? Обучалась в храме?
— Я была певицей в храме Амона в Фивах.
Глаза его сузились. Она не выглядела особенно величественной или ужасной, она знала это, но она и не была похожа на эллинку.
— Я не думал, — сказал врач, — что бывают жрицы-целительницы.
— Их и не бывает, — ответила Мериамон. — Я странное исключение.
— И даже очень, — заметил грек, но он, казалось, успокоился. Просто женщина в его армии целителей — это невозможно. Женщина, которая была жрицей и, возможно, колдуньей — это ему казалось понятным. Это ставило ее вне обычного порядка вещей, но давало ей имя и место в его мире. Таковы эллины: им ничто не страшно, если только оно укладывается в привычные для них категории.
— Хорошо, — сказал он. — По крайней мере ты заработала себе постель на сегодняшнюю ночь, если только не возражаешь спать в палатке с учениками. А ты ела?
От этой мысли у нее закружилась голова. Мериамон с трудом заставила себя стоять прямо.
— Я… я не отказалась бы что-нибудь съесть.
— Это видно, — сказал врач. Он повысил голос: — Клеомен!
Тут же появился мальчик, тараща сонные глаза, но уже готовый действовать. Мериамон вспомнила его: он приносил ей все, что нужно, когда она лечила Николаоса. Ее восхитила тогда его дисциплинированность.
— Да, господин?
— Отведи этого… — грек слегка запнулся, — мальчика и проследи, чтобы его накормили. Устрой ему постель в палатке учеников. Если кто-нибудь будет к нему приставать, надавай дураку как следует. Жду вас обоих утром.
Это было согласие. Мериамон решила принять его. Николаос спал, а может, притворялся. Сехмет исчезла. Врач наклонился, чтобы осмотреть воина. Вполне удовлетворенная, Мериамон вышла вслед за своим проводником в удивительную тишину ночи.
За те часы, когда она занималась полевой хирургией, лагерь погрузился в сон. Изредка еще доносилось пьяное пение, негромкие разговоры воинов, возвращавшихся из погони или сменившихся с постов во вражеском лагере. Они говорили, что их царь там, спит один в постели труса. Они уже не удивлялись этому, как прежде, говорили, что он всегда бывает странным в ночь после битвы.
Читать дальше