Дэвид Ротенберг: Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Лазутчики Ту скрылись в дверях ресторана, а следом вперед вышел его главный телохранитель в сопровождении десяти старшин Красных Шестов. Старшины быстро очистили ступени лестницы от китайских парочек и семей, ожидавших очереди войти в популярный ресторан, заняли позицию по обе стороны от лестницы и стали обшаривать глазами близлежащие дома и выходы из переулков. Вскоре к ним присоединились рядовые воины.

«Их главный, Хозяин Гор, выйдет первым, и весь план пойдет насмарку», — думал Ту.

Но он ошибался. Из ресторана вышел Мастер Благовоний, высокий и худой человек, отвечавший за тайные ритуалы и церемонии клана тонгов, и громко рыгнул — один, а затем и второй раз. Это был условный сигнал.

«Значит, они решили отправиться к шлюхам, — улыбнувшись, подумал Ту Юэсэнь. — Отлично!»

— Следуйте за ними, — повернувшись к своим людям, прошептал Ту.

— Следовать за ними невозможно, поскольку мы находимся впереди них, — сказал один из старшин.

— Возможно, если вы знаете, куда они направляются.

— А мы это знаем? — спросил дотошный старшина.

— Вы не знаете, — ответил Ту, подумав, что смерть этого человека доставит ему истинное удовольствие. — Я знаю. Они идут к Цзян.

Немедленно во Французскую концессию был отправлен гонец с приказом поднять по тревоге уже находившихся там людей Ту. Настало время привести в действие план, который они в течение двух месяцев разрабатывали в родных трущобах.

Через несколько мгновений из ресторана вышел главарь тонгов. По пятам за ним шел его главный лизоблюд и доносчик, известный под кличкой Белое Бумажное Опахало. Он раскрыл золотой портсигар и предложил пузатому хозяину «Заклинателя змей». Сигарета почти исчезла между жирными щеками толстяка.

«Стало быть, ты хочешь, чтобы тебя поимели, жирдяй?» — злорадно подумал Ту.

Он и сам иногда проводил время с женщинами, но это случалось редко и не приносило удовлетворения. Более того, кончив, он испытывал отвращение, особенно если девица продолжала ерзать — на нем, под ним или верхом на нем, кряхтя от удовольствия и закатив глаза, будто пыталась рассмотреть что-то внутри собственного черепа.

«Несомненно, то же самое, что ищет этот толстопузый Хозяин Гор», — подумал Ту.

В это время дебелый главарь тонгов спускался по лестнице с торжественностью триумфатора, возвратившегося после долгого похода.

Ту сплюнул. Его плевок блеснул в свете фейерверков, освещавших северные небеса. Он наступил на плевок, как учил его дед, «чтобы проклятие впиталось в землю». Потом вытащил кинжал и провел лезвием по ладони, как делал это будучи уличным мальчишкой в заваленных мусором переулках, где друзья смотрели на него с надеждой, ожидая, что он поведет их к лучшей жизни. И он сделал это с помощью невиданной и неслыханной прежде жестокости. Жестокость и насилие дали ему власть, власть дала лучшую еду и жилье, а когда он стал взрослым, и лучших женщин. Вся его жизнь была до такой степени пропитана насилием, что он воспринимал его в качестве единственно возможного способа существования, главного закона, который правил миром. Ему были неведомы понятия «правильно» и «неправильно», а насилие он рассматривал как наиболее эффективное средство для достижения желаемого. Хотя он не находил радости в причинении боли, временами в этом процессе ему виделась определенная красота. Когда лезвие погружалось в живую плоть, время словно останавливалось, а по телу пробегал трепет. Вселенная жестокости, в которой он существовал, была неизменно связана с острыми предметами, в первую очередь с ножами. И хотя Ту владел священным клинком, но предпочитал его не использовать. Познакомившись с «Ицзин» [3] «Ицзин» («Книга Перемен») — древнекитайский письменный памятник, первоначально использовавшийся при гадании и затем вошедший в конфуцианский канон (Пятикнижие). (Прим. перев.) , он понял, что должен почитать все священное. Орудуя на безбожном поприще убийств, Ту неуклонно продвигался к главной цели — положить конец власти фань куэй. Но если бы он вторгся в сферу священного, это могло бы обернуться катастрофой. Работу нельзя было смешивать с сакральным. Часто по утрам, прочитав отрывок из «Ицзин», он воскуривал благовонные палочки в храме Лунхуа, а потом восхищался резными львами на узких пилонах по углам кровли.

Его ненависть не была направлена против богов. Ее объектом были фань куэй. Эту ненависть воспламенила много лет назад его бабушка, и ее голос до сих пор нашептывал ему о том, что «им всем нужно отомстить». Уже из могилы она хватала его за горло крючковатыми, словно когти, руками и кричала: «Ты должен использовать свою силу, чтобы наказать их! Наказать проклятых фань куэй! И вернуть все, что они украли у нашей семьи!»