Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

Пока солнце садилось за темневшие на горизонте тучи, в прекрасных, но обычно безлюдных предгорьях Хуашань сгущались тени. В разлившемся сумраке тысячи и тысячи воинов мятежной армии готовились расставить ловушку, в которой закончится жизнь самого могущественного человека, какого когда-либо знал мир, — Циня Шихуанди, [1] Цинь Шихуанди (259–210 гг. до н. э.) — правитель царства Цинь, положивший конец многовековой Эпохе воюющих царств (имя дословно означает «император-основоположник династии Цинь»). Автор ошибочно датирует его смерть 207 годом. (Прим. ред.) Первого императора Китая.

Деревенский рыбак рысцой бежал к дальней стороне наполовину замерзшего горного озера, где в подводных садках должны были зимовать великолепные угри. Приблизившись к свободной ото льда воде, он увидел, что она замутилась от крови. Женщины, извиваясь, ползли вверх по ледяному склону и одновременно рожали, а здоровые и сильные мужчины, бултыхаясь в воде, впивались зубами в тела собственных новорожденных чад, отрывали от них куски плоти и с жадностью проглатывали. Рыбак, онемев от изумления, наблюдал эту сцену, потом поднял взгляд к темнеющему небу. Около продуваемой всеми ветрами горной тропы горбатая крестьянка сбивала намерзший лед с простыни, которую, выстирав накануне вечером, повесила сушиться на бамбуковый шест. Хотя простыня за ночь промерзла, на ощупь она была теплой. Еще дальше, у подножия горы, беззубый старик, зажав большим и указательным пальцами свой ночной горшок, поднес его к носу. К его удивлению, фекалии оказались такими же свежими, как вчера, когда он исторг их из себя. Он выплеснул содержимое горшка на землю и заглянул в него. Потом посмотрел на черные тучи, понюхал воздух и, повернувшись, бросился бежать.

Крестьяне всегда чувствуют запах озона, который предшествует переменам.

Но, разбежавшись по лачугам, прижимая к себе своих детей, они не знали, в чем суть грядущих перемен. Не знали об этом и войска мятежников. А перемены надвигались с верхнего плато Хуашань, Священной горы. Их замыслил и готовил к осуществлению сам прославленный Цинь Шихуанди.

— Вы думаете, что я лишился разума, — хриплым шепотом проговорил Первый император Китая. — Вы, все трое, думаете, я выжил из ума. Будто меня в разгар зимы заманили на эту одинокую горную вершину, чтобы…

Его голос угас. Несколько мгновений Цинь Шихуанди смотрел на скрытый лозами вход в пещеру. Затем сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

Его дыхание, превратившееся в струйку пара, овеяло лица трех людей, которым император доверял больше всех на свете, Троих Избранных: личного Телохранителя, главного Конфуцианца и Цзян, любимой наложницы.

«Какие думы сейчас бродят в ваших умах? Какие чувства борются в сердцах?» — подумал он, но сразу отбросил эти мысли, поскольку знал, что в чужую душу не заглянешь и чужие раздумья по лицу не прочтешь.

Император воздел руки, отчего морские ракушки, которыми были украшены его шелковые одежды, мелодично зазвенели. А затем громко заговорил:

— Неужели вы можете думать, что я, который построил Великую стену, я, который получает дань от варварских земель, расположенных далеко на западе, жестоких царств на юге и высокомерных жителей острова Ниппон, я, который впервые объединил Срединное царство, выжил из ума?

Конфуцианец отметил про себя любопытное изменение в манере Первого императора изъясняться. Тот больше не говорил в напыщенном стиле древних писателей. Теперь его речь была сжатой и конкретной. И что более важно, мысли не метались, как это бывает свойственно человеку, который с одержимостью безумца ищет секрет вечной жизни. Сейчас император рассуждал логично и связно, как и положено правителю, который построил длиннейший в мире рукотворный канал, соединивший реку Янцзы и Пекин, сделал письменность единой для всего народа черноволосых, [2] В древности китайцы называли себя «народом ста семейств» или «черноволосыми». (Здесь и далее прим. перев.) положил начало новому порядку подбора высших сановников, позволившему создать первую в мире идеально организованную систему государственного управления. Сейчас перед ним стоял Первый император, которого он знал еще молодым, а не тот, что сжигал конфуцианцев вместе с их книгами. Он сам наблюдал это безумие и написал о нем в своем тайном дневнике.