Андрей Турбин - Авантюристы

— Ничего, только тихо ступайте.

Подошли к дому. Нарышкин заглянул в дворницкую, переговорил с Терентием, взял у него соломенный тюфяк и одеяла.

Дядька покосился на новых постояльцев, но ничего не сказал, открыл черный ход и проводил нежданных гостей до квартиры Нарышкина.

— Т-сс! — сказал Сергей, обращаясь, похоже, к самому себе, потому что никто кроме него и не думал шуметь.

Нарышкин долго, сопя, извлекал из кармана ключ, пока наконец не уронил его со звоном, разнесшимся по всему коридору. Он сел на корточки и принялся шарить руками по полу.

— Т-сс! Терентий, посвети-ка сюда. И тихо мне, а не то эта старая змея — Аглая Тихоновна проснется…

Его опасения были не напрасными. Потому что через секунду громоздкая фигура вдовы Завынкиной перекрыла собой коридор.

— Это что здесь такое?! — грозно возгласила вдова, выступая из тени. — Что Вы, сударь, себе позволяете?

Нарышкин поднялся с колен, приняв от Терентия свечу. Поднял ее повыше и стал вполне доброжелательно разглядывать надвинувшуюся на него купчиху.

— Не спится, Аглая Тихоновна? — мягко спросил он. — Опять кошмары мучают?

— Да, мучают! — взревела вдова. — Вы, сударь, и есть мой главный кошмар. Мучитель! Душегубец! Шильник окаянный! За квартиру третий месяц не уплачено! Я все терпела, а он, бесстыжая душа, еще и канпанию вздумал сюда водить. Притон кабацкий мне устроил!

— Это мои друзья, Аглая Тихоновна, — Нарышкин указал рукой на опустивших глаза гостей. — Вот это… как бишь тебя … Степан… Афанасьевич.

Степан Афанасьевич стащил с окровавленной головы чужой картуз, поклонился и поправил сползший к локтю оторванный рукав.

— А это Катерина… э… как Вас по батюшке?

— Катерина Степановна, — тихо сказала Катя из-за спины отца.

— А вот дядька Терентий… дворник наш… то есть Ваш. — Нарышкин улыбнулся и приятельски подмигнул вдове. — Шли бы Вы почивать, Аглая Тихоновна…

Купчиха, набрав воздуха, разверзла рот — «шире ворот» и, округлив маленькие оплывшие глаза, заорала, едва не задув свечу:

— Чтобы духу вашего здесь не было! Пьяница! Охальник! Я притоны держать у себя не дозволяю! У меня здесь приличные люди проживают, а не какие-либо там всякие разные…

Из своих нор стали выказываться физиономии приличных людей, разбуженных истошными криками вдовы.

Неожиданно мягкий и доброжелательный в своей хмельной благости Нарышкин мгновенно преобразился. Он решительно шагнул к Аглае Тихоновне и взял ее левой рукой за горло, увязнув пальцами в мясистой шее купчихи, легко притянул обмякшую, разом потерявшую свои грозовые очертания фигуру ближе к себе. Затем, опустил шкалик со свечей до уровня расширившихся от внезапного страха глаз Завынкиной, при этом капнул ей на нос горячим воском.

Купчиха сдавленно хрюкнула и зажмурилась.

— Катенька, закройте ваши уши, — попросил Нарышкин. — Мне надо кое-что сказать Аглае Тихоновне.

— Я тебя, корова старая… — почти ласково начал Нарышкин, а затем принялся вполголоса делиться с мадам Завынкиной своими обширными познаниями кабацкого лексикона, время от времени нависая над ней и капая оплывающей свечей на платье купчихи.

Обучающий эффект превзошел все ожидания, когда Нарышкин со словами «надеюсь Вы меня поняли, сударыня» разжал пальцы на горле вдовы.

Побелевшая Аглая Тихоновна, вжав по-черепашьи голову в дородные плечи, часто и быстро моргала редкими ресницами. Постояв мгновение в совершенном оцепенении, она стала, пятясь толстым, как у холмогорской телки, задом, отступать по коридору, а затем с шумом метнулась вниз по лестнице.

— За полицией побежала, — печально констатировал дядька Терентий.

— Это вряд ли, — спокойно возразил Нарышкин, опять устраивая возню с дверным ключом. — Она в такую пору на улицу и нос сунуть побоится.

— Не больно ли Вы ее, сударь, того? — поежился Степан Афанасич.

— Ничего. У нее была хорошая выучка, да вот, видать, немного подзабылась. Муж ее покойный, Сила Тимофеевич Завынкин, царствие ему небесное, бывало, только так с ней и обращался. Иную аргументацию не признавала…

Нарышкин покосился на полутемный коридор, в котором маячили белесые пятна лиц приличных людей, и громко объявил:

— А ну-ка, господа, всем спать! Ступайте по койкам! Считаю до трех. Кто не спрятался, я не виноват!

Тут же послышался шум закрываемых дверей, лязг запираемых засовов, и спустя минуту «приличных людей» словно метлой вымело — весь дом погрузился в тишину.