Крис Хамфрис: Узы крови

Она повернула лицо к восходу, прижала Тагая покрепче к себе и, просунув руку дальше, нащупала зазубренный кусок металла. Он разрезал ей ладонь, но она все равно резко дернула осколок, а потом вытащила из тела. Тагай ахнул, глаза его расширились. Анна почувствовала, как ей на руку хлынула его кровь. Она спрятала то, что убило ее возлюбленного, к себе в мешочек, где он звякнул о камень — оки Доннаконны. Осторожно опустив безжизненное тело Тагая на землю, Анна двинулась вперед, глядя прямо перед собой, сквозь толпу воинов, которые расступались перед ней, пропуская девушку к тропе, ведущей со скал. Анна не оглядывалась, хотя услышала позади себя шаги — хромого мужчины и хромого мальчика. Когда она прошла под дубом, позади застучали барабаны и началось пение. И она услышала песнь смерти, которая до сей поры еще не звучала в Новом Свете: голос Джанни, красивый и чистый, выводил первые ноты «Те Бейт».

— Умри хорошо, брат, — молвила Анна, и ее голос остался сильным. — Умри хорошо.

Звук флейты постоянно сопровождал Томаса, пока на рассвете он бродил по кораблю в поисках Анны. Паруса «Морского пера» наполнял сильный ветер, так что у матросов было время для музыки. И Доне, обучавшийся под руководством старого рыбака Гаспара, быстро приучил свою флейту не визжать. После четырех недель плавания он уже мог недурно исполнять с полдюжины мелодий.

Томас нашел Анну на носу корабля. Поиски не заняли много времени: судно было небольшим даже для каравеллы. Да вот только в течение всего первого месяца плавания, если иезуит хотел отыскать девушку, то всегда направлялся прямо на корму: каждый день она стояла там, глядя назад. Так было в течение четырех недель после того, как из виду скрылись последние высокие кедры. А накануне он впервые обнаружил ее на носу, и ее глаза были устремлены к горизонту впереди так же пристально, как раньше — к тому, что оставался позади. Когда Томас спросил ее, что она пытается увидеть, если до берега остается еще несколько недель плавания, Анна просто ответила: — Мое будущее.

Иезуит уселся рядом с ней, и Анна улыбнулась, а потом снова перевела взгляд вперед, к горизонту. Он был рад просто смотреть на море вместе с ней.

— Тебе это идет. — Анна наклонилась к нему и потянула синюю ткань его рубашки.

— Надеюсь, — отозвался он, — потому что более дорогой рубашки у меня еще не было, если учесть, что ряса, на которую я выменял ее у Гаспара, обошлась мне в Милане в двадцать скуди.

Анна рассмеялась:

— Тебя определенно обжулили. Но мой отец всегда говорил, что бретонцы этим славятся. С другой стороны, сам он был из долины Луары.

— Я ни о чем не жалею, если это помогло мне услышать твой смех, — сказал Томас.

И сразу же пожалел о своих словах, потому что они изгнали с ее губ мимолетную улыбку. Анна снова перевела взгляд на горизонт. Но когда он накрыл ее руку своей, что впервые сделал только накануне днем, она не убрала ладони. Ее пальцы даже чуть шевельнулись, и он замер, чувствуя глубочайшее удовлетворение.

«Поедет ли она со мной в Шропшир? — думал он. — Может, ее рука в моей означает именно это? Или это моя рука лежит в ее руке и она поведет меня за собой?»

А потом он подумал о руке другой Анны, которую когда-то держал, и содрогнулся, когда его память сравнила мертвые кости с живой плотью. Его мысли снова вернулись к той ночи в Тауэре. Неужели прошло всего шесть месяцев? Он так ясно вспоминал сейчас эту страшную ночь, когда он явился нарушить могильный покой и обнаружил…

Что именно? Это не имело значения. Путь. Пути Господни всегда неисповедимы, и никакая карта никогда не сможет отобразить их. Путь, начавшийся в Тауэре, привел его сюда. А те мили, та боль, которые пролегли между ними, — чем они были, в конце концов? Дорогой к спокойствию, к лежащей в его ладони руке единственной женщины, которую он любил.

Привалившись спиной к планширу, Томас вздохнул и закрыл глаза.

Анна услышала его вздох и повернулась, разглядывая его лицо, его морщины, челку черных с проседью волос. Он был добрым человеком, этот Томас Лоули, а это, как она узнала, стало в мире редким качеством. Но Анна заметила, что такая доброта часто приходит к людям, которые испытали много печального, — как Томас Лоули, как ее отец. Тагаю не хватило времени для этого, но Анна не сомневалась: если бы только ему были дарованы долгие годы, он непременно сделался бы таким же. Добрым и печальным. Его яростная горячность оказалась необходимой для того, чтобы исполнить свое предназначение. И Анна надеялась, что сын Тагая, первые движения которого она уже ощутила в себе, унаследует лучшее от всех мужчин, которые дали ему жизнь. Доброту этого человека, который задремал рядом с ней и с которым она теперь была связана. Огонь Тагая. И, возможно, отвагу ее отца. Ибо — хотя Жан Ромбо и спотыкался на своем пути, но в конце концов он одержал победу.