Крис Хамфрис - Французский палач

Майская ночь выдалась не по сезону холодной, но бывший обитатель виселицы был слишком мертвым, чтобы его это беспокоило, а тот, кого притащили ему на смену, слишком обеспамятел. Из-за холода ворчали только трое стражников. Притом им отнюдь не улыбалась перспектива согреться, прикладывая немалые усилия для того, чтобы извлечь скелет из клетки, сделанной по форме человеческого тела. Когда их пленник был наконец втиснут в клетку, а ключ возвращен на крюк, они направились к лошадям. Привалившись к теплым бокам животных, солдаты стряхивали с плащей отбросы, подхваченные на виселице.

– Какая прекрасная ночь! – Голос из-под складок отороченного мехом плаща звучал тепло и мягко, дыхание собиралось в морозном воздухе струйкой пара. – Смотрите, комета! У нас в Сиене сказали бы: еще одной девственницей меньше.

Зазвучал смех, такой же мягкий, как и голос, а потом его сменил кашель. Кусок красной ткани промокнул губы.

Генрих фон Золинген повернулся к говорившему – человеку, чьи приказы они неукоснительно выполняли. Генрих был растерян. Он любил, чтобы все совершалось просто и по правилам. Они заполучили то, что желал его высокопреосвященство. Теперь их добыча, завернутая в бархат, лежала в седельной сумке его высокопреосвященства. Растерянность раздразнила Генриха, так что он осмелился задать вопрос:

– Я не понимаю, зачем мы здесь, мой господин. Почему мы просто не убили этого француза на постоялом дворе?

– Кажется, ты попытался, разве не так?

– Я имею в виду – потом, когда он потерял сознание.

Тот поерзал в седле. Лунный свет упал на узкий лоб, осветил длинный прямой нос, мясистые губы. В мягком голосе послышались печальные нотки:

– На самом деле после того, что он сделал, его следовало судить как еретика и предать очищающему пламени Господню. Увы, его историю не следует разглашать. Так что мы здесь предаем его в руки Господа.

– Но, милорд архиепископ…

Сила удара изумила Генриха: итальянец был немолод и не казался сильным.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не называл на людях мой сан!

– Извините, монсеньор, но здесь только пленник и мои люди…

Из-под плаща снова вынырнула рука, и лунный свет заиграл на камнях крупных колец. Теперь Генриху стало понятно, почему по его подбородку течет кровь.

– Хватит! Ты – дурак, да и я не умнее, раз позволил тебе задавать вопросы. Поблизости может оказаться смотритель виселицы, который запомнит мой сан. Да и твои люди до этой минуты о нем не знали. Мне надо подумать. Пусть разыщут смотрителя.

Генрих бросил короткий приказ, и три солдата начали поиски, однако осматривать было нечего: пустынный перекресток в лиге от деревни, поблизости ни дерева, ни кустика. Полной луне нечего было освещать – только очертания прикрепленной к виселице клетки, отдаленно напоминающие человеческое тело, саму опору с балкой да кучу виселичных останков, на которой валялся теперь прежний обитатель клетки, развалившийся на шесть кусков.

Солдаты сообщили о своей неудаче.

– Ладно. – Итальянец закашлялся, поймав сгусток крови в поспешно поднятый платок. Большего для своей безопасности он сделать не может. И даже если смотритель прячется где-то поблизости, даже если он и слышал неосторожные слова Генриха… Ну разве подобное существо осмелится чем-то угрожать князю Святой Церкви?

Джанкарло Чибо, архиепископ Сиенский, решил, что может позволить себе такой риск. Он редко рисковал – и именно благодаря этому удержался на плаву посреди той неразберихи, что царит в Италии. Но с людьми Генриха он рисковать не намерен. Генриху придется заняться ими самому, позже, – это станет должным наказанием за его неосмотрительность. Пусть воспользуется какими-нибудь необычными способами. Архиепископу приятно будет посмотреть. Угрюмого немца такая расправа очень расстроит. И это архиепископу тоже будет приятно.

– Положи в кружку побольше монет. Пусть смотритель останется доволен, – проговорил он с прежней мягкостью и спокойствием.

Дукаты со звоном упали в кружку, установленную под виселицей, и Генрих вернулся к своим солдатам. Там он слушал, как капли его крови падают на луку седла, молчал и издалека наблюдал за тем, как архиепископ заставляет свою лошадь подъехать под самую виселицу.

Итальянец подался вперед, так что казалось, будто он целует металлические прутья клетки.