– Я иду, Сомойя! – крикнул Бешвайо, направляясь к нему по узкому перешейку в болоте.
– Я не вынимаю еду из твоего рта! – крикнул в ответ Джим. – Оставь мне мой кусок.
Бешвайо остановился и расставил руки, сдерживая своих воинов.
– Сомойя голоден, – сказал он. – Пусть поест спокойно.
И громко рассмеялся.
Котс отступил на шаг, пытаясь заманить Джима в грязь. Джим улыбнулся прямо ему в бледные глаза и качнул головой, отказываясь от приглашения. Котс повернул влево, и, как только Джим тоже повернулся, чтобы отразить его удар, метнулся в противоположную сторону. Но грязь замедлила его движения. Джим снова достал его, ранив в бок. Воины Бешвайо одобрительно закричали.
– Крови у тебя много, как у свиньи. Да ты и есть свинья, – насмехался Джим.
Кровь стекала по ноге Котса и капала в грязь. Он взглянул вниз и помрачнел. Обе раны неглубокие и легкие, но вместе они приводят к большой потере крови. Джим сделал выпад.
Отпрыгнув, Котс почувствовал, что его ноги слабеют. И понял, что должен найти быстрое решение. Он посмотрел на противника и, как с ним бывало в жизни очень редко, почувствовал страх. Это больше не мальчишка, за которым он гонялся по всей Африке. Это мужчина, высокий, широкоплечий, закаленный в огне жизни, как сталь.
Котс собрал все свое мужество и последние силы и набросился на Джима, пытаясь только тяжестью и силой оттеснить его. Джим не сдвинулся с места. Теперь, казалось, их разделял только эфемерный барьер из мелькающего металла. В страшном крещендо поднялся скрежет и визг стали. Воины Бешвайо были очарованы этим новым видом боя. Они видели мастерство и силу противников, одобрительно кричали, били ассегаями в щиты и возбужденно пританцовывали.
Долго так продолжаться не могло. В светлых глазах Котса появилось отчаяние. Пот смешался с кровью, текущей по его боку. Он чувствовал слабость запястья; мышцы не слушались, когда он хотел сильнее нажать на Джима. Джим блокировал очередной отчаянный выпад, и их клинки скрестились перед глазами. Они смотрели друг на друга через крест, образованный дрожащей сталью. Образовалась скульптурная группа, словно вырезанная из мрамора. Воины почувствовали приближение кульминации драмы и затихли.
Котс и Джим знали: тот, кто уступит, будет открыт для смертельного удара. Потом Джим почувствовал, что Котс подается. Он переместил ноги и, напрягая плечи, попытался отбросить Джима и разорвать хватку. Джим был готов к этому и, как только Котс ослабил давление, метнулся вперед со скоростью гадюки. Глаза Котса широко раскрылись, но они были бесцветны и слепы. Пальцы его разжались, и он выронил саблю в грязь.
Джим стоял, глубоко вонзив саблю в грудь Котса. Он чувствовал, как рукоять слабо дергается в руке, и на мгновение подумал, что это его собственный пульс. Потом понял, что клинок пробил сердце Котса, и толчки уходящей крови передаются его руке через саблю.
На лице Котса появилось изумление. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закрыл. Его колени медленно подогнулись, и он осел. Джим позволил ему самому соскользнуть с клинка. Котс упал лицом в грязь, и воины Бешвайо заревели, как львиный прайд после охоты.
Несколькими неделями раньше три корабля: «Месть», «Дух» и «Арктур» – вышли с утренним приливом из залива Рождества. Тасуза с его маленькой фелукой оставили в виду утеса наблюдать за прибытием флота Заяна, а сами устроили засаду на востоке, невидные с земли. Последующие бесконечные дни были однообразны и насыщены неуверенностью; корабли патрулировали край континентального шельфа, ожидая появления Тасуза и призыва к бою.
Рубиновый Корниш на «Арктуре» каждый полдень отмечал положение солнца, но чутье Батулы на «Мести» и Кумры на «Духе» было почти так же точно и позволяло без инструментов удерживать нужное положение.
Почти все дневные часы Мансур проводил в корзине на грот-мачте «Арктура», наблюдая в подзорную трубу за горизонтом, пока от напряжения и блеска солнца на воде его правый глаз не наливался кровью. Каждый вечер после раннего ужина с Корнишем он отправлялся в каюту Верити. И допоздна засиживался за ее бюро. Когда они расставались на берегу залива Рождества, она отдала ему ключи от ящиков стола.
– Никто никогда не читал мои дневники. Я писала по-арабски, чтобы не могли прочесть отец и мать. Понимаешь, дорогой, я никогда не доверяла никому из них. – Она рассмеялась. – Я хочу, чтобы ты первый их прочел. Через них ты разделишь со мной мою жизнь, узнаешь мои самые сокровенные мысли и тайны.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу