Уилбур Смит - Голубой горизонт

– Калиф, мой отец, желает вашему отцу сто сильных и благородных сыновей и чтобы все его дочери были так же прекрасны и умны, как та, что стоит передо мною.

Это было грубо и граничило с оскорблением, хотя, конечно, как принц, Мансур имел право на такие вольности. Он увидел, что в зеленых глазах промелькнула тень раздражения.

«Ага! – подумал он без торжествующей улыбки. – Я первым пустил кровь».

Но ее ответ оказался быстрым и точным:

– Пусть все сыновья вашего отца будут благословлены таким же уважением к женщинам и учтивостью к ним, – ответила она, – даже если от природы им это чуждо.

– В чем дело? – спросил сэр Гай.

– Он выражает заботу о твоем здоровье.

– Узнай, когда отец этого мошенника меня примет. И предупреди, что я не потерплю больше отговорок.

– Мой отец спрашивает, когда он сможет лично приветствовать вашего великого отца.

– Калиф приветствует такое намерение. У него также появится возможность спросить, как дочь генерального консула научилась столь сладкозвучно изъясняться на языке пророка.

Верити едва сдержала улыбку. Такой красавчик! Даже его оскорбления возбуждают, а его манеры так обаятельны, что на него невозможно сердиться. Простой ответ на вопрос Мансура заключался в том, что с самого раннего детства, когда ее отец был консулом на Занзибаре, Верити зачаровывало все связанное с Востоком. Она научилась любить арабский язык с его поэтичным, выразительным словарем. Однако впервые она испытывала тягу к восточному мужчине.

– Если ваш почтенный отец примет меня и моего отца, я с удовольствием отвечу на его вопрос, заданный лично, а не через одного из его детей.

Мансур поклонился, чтобы скрыть чувства, которые пробудил в нем этот ответный удар. Он не улыбнулся, но глаза его сверкнули, когда он достал из рукава и протянул письмо.

– Прочти! – приказал Гай, и Верити перевела письмо отцу, выслушала его ответ и снова повернулась к Мансуру. Оставив женскую скромность, она посмотрела прямо ему в глаза.

– Генеральный консул желает, чтобы на встрече присутствовали члены совета.

– Калиф с радостью удовлетворит эту просьбу. Он высоко ценит своих советников.

– Сколько времени потребуется, чтобы организовать встречу? – спросила Верити.

Мансур на мгновение задумался.

– Три дня. Калиф почтет за честь, если вы присоединитесь к его поездке в пустыню для соколиной охоты на дроф.

Верити повернулась к сэру Гаю.

– Предводитель мятежников хочет, чтобы ты бродил с ним по пустыне. Я не уверена, что ты будешь в безопасности.

– Для этого нового молодчика будет безумием пытаться применить ко мне насилие. – Сэр Гай покачал головой. – На самом деле он ищет возможности поговорить со мной наедине и заручиться моей поддержкой. Можно не сомневаться, что его дворец – шпионское гнездо и клубок интриг. А в пустыне я смогу узнать у него что-нибудь полезное для меня. Скажи, что я поеду.

Мансур выслушал ее вежливый перевод, как будто не понял ни слова из сказанного сэром Гаем. Потом коснулся губ.

– Я лично устрою все так, чтобы это соответствовало важности случая. Утром я пришлю лодку за вашими вещами. Все это будет отправлено в пустыню и там будет ждать вашего приезда.

– Это приемлемо, – перевела Верити ответ сэра Гая.

– Вы оказываете нам честь. Жду с нетерпением дня, когда снова увижу ваше лицо, – сказал Мансур, – как долго бежавший кабан жаждет холодной воды.

И он попятился, сделав грациозный жест прощания.

– Ты раскраснелась. – Сэр Гай проявил некоторую заботу о дочери. – У тебя жар. Твоя мать тоже изнурена.

– Я совершенно здорова. Благодарю за заботу, отец, – спокойно ответила Верити Кортни. Она, гордившаяся своим хладнокровием даже в самых трудных обстоятельствах, находила свои нынешние чувства весьма смущающими.

Когда принц спускался в лодку, она не хотела смотреть ему вслед. Но и оставить отца одного у борта не могла.

Мансур посмотрел вверх, на нее, так неожиданно, что она не могла бы отвести взгляд без того, чтобы не выглядеть виноватой. Она вызывающе посмотрела ему в глаза, но тут парус фелуки поймал ветер, он развернулся и отрезал их друг от друга.

У Верити от гнева захватило дух, но одновременно она почувствовала радостное волнение. «Я не безмозглая жеманница. И не восточная гурия, не игрушка, с которой он мог бы позабавиться. Я англичанка и буду требовать, чтобы со мной так и обращались», – решила она молча, потом повернулась к отцу и перевела дух, прежде чем сказать: