Карлос Фальяс - Маркос Рамирес

Мой дядя Эрнесто был в высшей степени бережливым и даже скупым человеком. Он не тратил зря ни одного сентаво, и потому у него всегда водились деньжата. Как и все Рамиресы, он любил поухаживать, но при этом хвалился, будто никогда не делал подарков женщинам; наоборот, он охотно принимал всякие безделушки на память от своих многочисленных приятельниц — например, вышитые и надушенные платочки, которые он время от времени, чтобы просушить, раскладывал на солнце. Ему нравились красивые и состоятельные девушки — он любил лишь похвастаться знакомством с ними, дальше этого дело не шло. В отличие от других братьев, Эрнесто никогда не связывал себя серьезно — отчасти из скупости, отчасти из стремления сохранить свободу: он задумал отправиться на работу в Соединенные Штаты.

В воскресенье, когда приходила очередь дяди Эрнесто идти на рынок за провизией на неделю, то Хесус, Томасито и я, обязанные сопровождать его, чтобы помогать нести продукты, делали это с превеликой неохотой, потому что он никогда ничем не угощал нас и не дарил ни одного сентаво. Напротив, с дядей Рафаэлем-Мариа мы с радостью отправлялись на рынок. Он дарил нам пакетики, украшенные цветными кисточками и наполненные сахарными фигурками, карамелью и прочими сладостями. Кроме того, Хесус получал от брата пятьдесят сентаво, а мы с Томасито — по песете [21] Пес е та — разменная монета, равная двадцати пяти сентаво, четвертая часть колона. .

Я учился уже в третьем классе, когда дядя Эрнесто объявил наконец о своей долгожданной поездке в Соединенные Штаты. Собрав кое-какие свои инструменты, он все остальное, вплоть до детских игрушек, спрятал под замок и уехал. По-английски он не знал ни слова, едва-едва окончил начальную школу. Но прибыв в Соединенные Штаты, он, пользуясь благоприятным временем, начал работать, учиться, стал всячески пробивать себе путь в жизни и заработал деньги. Он был упорен, расчетлив, мастер на все руки и обладал настоящим талантом разбираться в любых, самых сложных и замысловатых машинах и аппаратах.

К несчастью, длительное пребывание в стране доллара ожесточило его: спустя двадцать лет он вернулся с небольшим состоянием и опустошенным сердцем. Раб собственных денег, он готов был принести им в жертву семью, друзей и даже свои наиболее насущные потребности.

В денежных вопросах, как и во всем остальном, дядя Рафаэль-Мариа был полной противоположностью своему брату Эрнесто. Плотный, белокожий, всегда веселый, он внушал людям симпатию своим жизнерадостным обликом и великодушным характером. На левом его глазу сохранился след царапины, нанесенной острым краем тростникового листа; кроме того, работая на трапиче, он сломал руку, которая с тех пор осталась чуть искривленной. Мой дед, очень его любивший, поручил ему работу на мельнице. Там он порядочно зарабатывал, но все деньги транжирил на всякие приключения и на игру в покер, конечно, тайком от деда.

Зачастую Рафаэль-Мариа являлся домой очень поздно и тихонько перелезал через ворота, чтобы попасть к себе в комнату, находившуюся в самом конце дома; там же спали Хесус, Томасито и я. Он приносил с собой кружок колбасы на шее, либо банку лососины или коробку сардин в руке — и будил нас. Мы собирались вчетвером на кухне, где он бесшумно готовил фасоль, кофе и кукурузные лепешки. Уничтожив ужин, мы мыли посуду и старались поставить все в прежнем порядке. Наутро мы просыпались с больными желудками, а бабушка, пока Томасито и я пили кофе, ворчала, притворяясь рассерженной:

— Ночью здесь какие-то блудливые коты шлялись, очаг перевернули. И чего только молчат наши собаки? Хоть бы тявкнули разок…

Решительный и предприимчивый в любовных делах, Рафаэль-Мариа частенько попадал в сложные переплеты — невзгоды преследовали его. Как-то Рафаэль-Мариа серьезно запутался в одном деле, и разъяренный дед решил послать его в Соединенные Штаты, где в то время уже находился Эрнесто. Это было тяжелым ударом для нас, мальчишек, обожавших Рафаэля-Мариа. Дядя не хотел покидать родину и уехал очень печальным, как бы предчувствуя, что никогда больше не вернется домой.

В последние месяцы нашего первого учебного года с Томасито, который всегда был примерным учеником, стряслась беда.

Втроем мы — Хесус, Томасито и я — находились в комнатке моего дяди Рафаэля-Мариа, увлеченные постройкой сложнейшей крепости из литер типографского набора, который в изрядном количестве покупал дед для ремонта подшипников и других деталей трапиче. Вдруг до нашего слуха донесся резкий крик деда: