Игорь Минутко - Что там, за поворотом?

— Если бы сейчас у меня было ружье, я бы... — прошептал Вовка.

Ребята так и не дождались дедушку Игната, и день мелькнул незаметно, даже непонятно, на что он израсходовался. Купались, ели у Кати клубнику прямо с грядки, потом девочка пошла помогать по хозяйству своей больной тетке, и мальчики остались одни.

— Пошли, чего покажу, — сказал Вовка.

И он привел Витю на окраину Жемчужины, где вместе они еще не были.

Странная это была окраина: две короткие улицы, и все избы на них пустые, брошенные, с заколоченными окнами. Запустение, тишина, разломанные заборы, хлам во дворах; везде разрослась густая бурая крапива. Даже страшно.

— Почему же тут никто не живет? — тихо спросил Витя.

— А я откуда знаю? — беспечно сказал Вовка. — Разъехались все. Вот где в прятки играть, правда?

Витя не ответил.

Между тем начинался вечер.

Неспокойно было на душе у Вити, тревожно. Скоро уезжать из Жемчужины. Шесть дней осталось. И вообще... Почему так грустно? Витя не мог разобраться в своих чувствах.

— Пошли к нам, — сказал он Вовке. — Поиграем во что-нибудь. Или книжку почитаем.

— Пошли, — согласился Вовка.

...На террасе гудели возбужденные голоса.

— Боже мой! Боже мой! Как же так? — говорила мама.

«Что-то случилось!» — Витя влетел на высокие ступени крыльца, вместе с Вовкой они оказались на террасе.

Тут были папа и мама, сидел у стола зоотехник Федя, и вид у него был убитый.

— Что? Что случилось?..

— Матвей Иванович в больнице, — хмуро сказал папа.

— Как в больнице? — ахнул Вовка.

Витя же вообще ничего не мог сказать.

— А вот так... — Федя посмотрел на Вовку. — Отстоял в Дедлове Матвей Иванович твоего брата. До суда Илья у нас останется. Но чего это ему стоило! Еще там его схватило, в поликлинику заходил. Врач не хотел домой отпускать. — Федя сокрушенно махнул рукой. — Да разве вы не знаете нашего Матвея Ивановича? «Дел много...» Вот и примчался домой. И прямо в правление...

— Сердечный приступ? — спросил Витя, и голос его дрожал.

— Хуже... — тихо сказал Федя. — Инфаркт, говорят. Второй. Хотели перевозить в Дедлово — шевелиться ему нельзя, понимаете? Доктор приехал, специалист.

— Совсем ему плохо? — прошептал Вовка.

— Плохо. Но доктор сказал: кризис прошел. Теперь нужен только покой. — Голос Феди изменился, были в нем теплота и гордость. — А народу к нему — целый день!

Вовка рванулся к двери:

— Побежали!

— Правильно! — Витя был уже рядом с другом.

— Да не пустят вас, — сказала мама.

— Пусть попробуют, — сказал папа.— Бегите!

...Был влажный вечер с редкими огнями, печальный какой-то, тревожный, будто невидимые злые силы были растворены в воздухе, веяли над головой, и эта тревога, беспокойство, тяжкое ожидание чего-то по непонятным, еще не открытым наукой каналам передались Вите, заполнили его.

Мелкий частый дождь наполнял вечер ровным шорохом, в котором чудились невнятные голоса.

В больнице, одноэтажном белом доме, были ярко освещены два окна.

— Его палата, — прошептал Вовка.

Мальчики осторожно открыли дверь, попали в коридор, тоже белый, чистый, освещенный ровным светом.

— Вон та дверь...

Но Вовка не успел договорить — навстречу вечерним пришельцам грозно шла дежурная сестра, очень высокая, худая, со строгим лицом.

— Нет, нет и нет! — сказала она почти железным голосом. — Да что же это за наказание такое! Целый день шли, теперь ночью идут. Ему же покой нужен! — И было видно, что сестра и довольна и взволнована тем, что к Матвею Ивановичу приходит много людей, однако правила соблюдать надо. А также предписания лечащего врача.

— А как он себя чувствует? — спросил Витя.

— Лучше. Стало лучше, понимаете, хлопчики? — Теперь у сестры лицо было добрым. — Миновало...

— Лиза! — послышался голос Матвея Ивановича. — Кто там? Пусти.

— Ну вот! — сестра развела руками.— Идите. Что ж делать, раз услышал...

Мальчики вошли в палату.

Матвей Иванович лежал на широкой кровати с железными никелированными спинками, лицо его осунулось и, загорелое, темное, было резко подчеркнуто седыми волосами.

«Он совсем-совсем седой», — подумал Витя.

Большие уставшие руки лежали поверх одеяла. Горела лампа под зеленым абажуром на белой тумбочке, освещала лекарства, пузырьки, вазочку с тремя гвоздиками — одной красной и двумя розовыми. Подоконник был заставлен свертками, марлевыми узелками, крынками с молоком. Матвей Иванович не шевелился, но смотрел на мальчиков с улыбкой, даже весело, и глаза его были совсем не больными, наоборот, они были молодые, быстрые, заинтересованные.