Владислав Крапивин - Дело о ртутной бомбе

Потом наступило зябкое ненастье. А Елька явился в прежнем виде, только поверх рубашонки — редкая, как авоська, вязаная безрукавка. Сперва решили, что это он так, по «летней инерции». Митя лишь сказал:

— Схватишь опять какую-нибудь чахотку, дурья голова.

— Не-а…

А следующим вечером Елька прибежал опять такой же. Жаннет испуганно заругалась на него:

— Тебе что, лето на дворе?! Пень еловый!

— Я поспорил с пацанами в классе, что буду закаляться до октября, — а сам со шкафа тянул к горячему увеличителю покрытые гусиной кожей ноги.

— Ты уже дозакалялся один раз, — напомнил Митя. И вдруг догадался! Спросил прямо:

— У тебя, что ли, нет ничего теплого?

— Ну… есть. Только изодранное. И тесное… Мама Таня скоро получит зарплату и купит костюм, она уже присмотрела…

Митя торопливо заворошил в голове: что у него есть для Ельки — такое, из чего вырос, а износить не успел. А Жаннет вышла из чулана и вернулась с вельветовыми брюками и пестрым свитером.

— Ну-ка, Ельник-березник, слазь. Надевай… Кому говорят!

— Да не надо… Она правда скоро купит…

— Ты мне порассуждай! Сейчас получишь ниже поясницы!

Елька влез в свитер. Тот был в самый раз. А про брюки Елька сказал с сомнением:

— Девчоночьи…

— Балда! Не знаешь, чем девчоночьи отличаются от мальчишечьих? Посмотри как следует!

Елька, видимо, не знал. Но больше не упрямился. Брюки тоже оказались впору.

— Они… чьи?

— Брата.

— А он ничего не скажет?

— Ничего. Он из них давно вырос.

— А он где?

— Далеко… — опять сказала Жаннет. И Елька… он, как Митя в прошлый раз, больше ничего не спросил. Только поддернул штаны повыше.

— Маленько сползают. Ладно, у меня дома ремешок есть… — И толкнул руки в карманы. — Ой! — выхватил правую руку, сунул в рот мизинец.

Оказалось, в кармане был значок с оттопыренной булавкой. Красный ромбик с белой полоской и буквой С.

— Стасик всегда за «Спартака» болел… — Жаннет отложила значок, а из Елькиного мизинца выдавила алую каплю. — Это чтобы внутрь не попали микробы… А ты, Ельчик, теперь со Стасиком будто кровный брат…

И опять ни Елька, ни Митя ничего не спросили. Стасик же смотрел с портрета — веселый, двенадцатилетний…

Скоро нетерпеливый Елька стал уносить готовые части Нукаригвы домой и клеить на стену. Мучным клейстером, который сварила мама Таня. Начал с самого верха. Ставил взятую у соседей стремянку и колдовал у потолка. Вырезал края, умело состыковывал облака, горные вершины, деревья и скалы. А потом стремянка стала не нужна, можно было работать на табурете.

Некоторые снимки оказались слегка размытыми, но все трое решили, что так даже лучше. Будто Елькина страна местами покрыта чуть заметной сказочной дымкой. А отчетливые детали Елька еще добавит! Из новых картинок! Митя пообещал отыскать для этого пачки давних «Огоньков». И отыскал!

Елька, узнав про них, обрадовался:

— Вот хорошо… Чтобы Нукаригва была живая, к ней надо иногда добавлять что-то новенькое… — И вдруг застеснялся, стал вытирать нос-двухстволку рукавом свитера.

Он обещал придти за журналами вечером в воскресенье, но почему-то не пришел. А в понедельник случилось то самое . Утром Митя узнал про шумную субботнюю историю с бомбой и эвакуацией, а на последнем уроке «музыкантша» Яна Леонтьевна значительно сказала:

— Зайцев, после звонка не уходи домой. Зайдешь к директору, там тебя ждут.

…И сейчас, в столовой, Митя, не глядя на князя Даниила, вспоминал все это, словно прокручивал видеозапись.

Он неторопливо заскреб вилкой пюре, дожевал хлебный ломтик, запил компотом. Географ терпеливо ждал. Потом спросил:

— Не убедил я тебя?

— Насчет системы? Не-а… — сказал Митя с Елькиной интонацией.

— Жаль.

— Не нравится мне ваша система.

— Она, дорогой мой, не моя. Она объективная данность. И человек может нормально существовать лишь тогда, когда учитывает реальные обстоятельства. Если живет в согласии с ними. Самое разумное для тебя сейчас сказать педсовету: «Простите, это я. Хотел пошутить, больше не буду». А то ведь… Ну, спецшколой тебя пугали зря, но из лицея можно полететь.

— Ну и фиг с ним. Извините, — сказал Митя.

— Извиняю. Но «фиг» не с ним, а с тобой. Лицей не потеряет ничего, а ты… Впрочем, дело твое… Не внемлешь моему совету?

— Нет. Неохота, — зевнул Митя. Натурально зевнул, его и правда клонило в сон.

Максим Даниилович встал.