Джефри Триз - За Хартию

Весь остаток дня "Вольная ферма" бурлила, как котелок на огне. Власти, не получая донесений от своего шпиона, могли нагрянуть в любую минуту. Значит, все оружие и боеприпасы должны быть вывезены или надежно припрятаны, все бумаги сожжены. Среди беготни и стука молотков Таппер невозмутимо сидел за своим столом и строчил письма на север, на юг, на запад, на восток: надо сообщить во все центры о раскрытом предательстве, отменить прежние распоряжения и отдать новые, условиться о новых шифрах, установить новый пароль - словом, вновь построить сложное здание заговора, разрушенное шпионом.

Итак, правительство уже занесло кулак, готово задавить в зародыше приближающийся мятеж. Оно уже собиралось начать массовые аресты по всей стране, но удар пришелся в пустоту.

Когда явились ловцы, птички давно улетели.

Отряд ирландских драгун примчался из долины на "Вольную ферму". Но драгуны нашли там только старика Вудсона, занятого обычными фермерскими делами, Ни одной пики, ни одной прокламации, ни малейшего признака крамолы! Тень последнего чартиста ускользнула с фермы добрые сутки назад.

И так повсюду.

Таппер, а с ним Оуэн и Том обосновались в Коул-бруквеле - черной шахтерской деревушке близ Брин-мавра. Хозяин гостиницы, где они нашли приют, Зефания Уильямс, оказался ярым чартистом; его дом стал новым штабом движения. Отсюда было даже удобнее, чем из горной фермы, поддерживать связь с Ньюпортом и готовиться к восстанию.

Беньовский скрывался где-то в горах. Доходили слухи, что он по-прежнему очень успешно муштрует рабочие роты и разрабатывает планы. Мальчишки, конечно, скучали по веселому своему другу, хотя теперь уже не оставалось времени для стрельбы из пистолета, Купаний, верховых прогулок.

Октябрь подходил к концу. Все громче разносился над долинами Англии знакомый ропот:

В один из вечеров в Роял Оке собрались местные чартисты. Том и Оуэн впервые увидели тех, кому предстояло делать революцию. Они не походили на тихих конспираторов. Нет, здесь собрались люди, пусть бледные и осунувшиеся после тяжкого дня работы под землей, но мускулистые и с открытым взглядом. Такие сумеют постоять за свои права на своей собственной земле. Все они предпочли бы добиться своего мирно, без кровопролития, но сами хозяева вынудили их прибегнуть к силе.

И таких людей были тысячи - по всему Уэлсу, по всем его черным, закопченным долинам, которые теперь будто разъедали красоту его зеленых гор. И еще тысячи - на склонах Пеннинских гор. Еще тысячи - на шерстяных мануфактурах йоркшира и в прядильнях Ланкашира. И в Нортумберленде, в Дургэме, в Шотландии - где над шахтами, не переставая, вертелись медленные и безжалостные колеса. И на юге, и во внутренних графствах, и в кружевных мастерских Ноттингема, и в меде-плавильнях Бирмингема, и в портовых складах, и в доках, и в ремесленных кварталах Лондона еще тысячи и тысячи таких же людей. Даже в маленьких городках, даже в деревнях, где всего опасней прослыть чартистом, люди собирались и сговаривались, внимания не обращая на сердитые окрики помещика или священника.

Народ Англии!

Мужчины и женщины, которые жили для Англии, умирали за Англию и которые не имели ни клочка английской земли. Не было у них и того невидимого, неосязаемого достояния, которое зовется правом голоса . А если народ не имеет голоса, как может он заявить о себе?

Народ сначала просил. Мирно и смиренно просил о том, что принадлежит ему по праву. Он написал прошение, поставил под ним миллион подписей и вручил его сотне правителей в Вестминстере. Ему отказали.

Он настаивал. Тогда его стали травить: королевская кавалерия топтала его копытами, пехота расстреливала его, тюремщики упрятывали за решетку или морили на австралийской каторге, шпионы выслеживали каждый его шаг.

Народ понял: протестовать бесполезно. Разве можно обращаться с протестом к льву, который пожирает тебя? Правители страны не выпустят из рук даже малейшую частицу власти и барышей. Удержать свою львиную долю - ничто иное их не заботило.

И вот по всей Англии и, Уэлсу мужчины стали чистить старые мушкеты, точить пики и палаши. Даже кирка и лом пойдут в дело, когда настанет час ударить на врагов свободы.

Наступил ноябрь.

Генри Винсент все еще томился в монмутской тюрьме - правительство не решалось выпустить его. Пью и многие другие чартисты тоже сидели под замком - кто в Ньюпорте, кто в Монмуте. Но, куда бы их ни упрятали, скоро, скоро они выйдут на волю. Теперь уже время можно исчислять не днями, а часами.