Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах

Он положил начало новому селению. Было бы хорошей земли достаточно, а остальное приложится. Соседей становилось всё больше, и вскоре не осталось ни одного свободного участка. Рольф с Хендриком обрели достаток, и теперь последний только радовался, что в своё время уступил настояниям зятя: его сыновья подрастали, но земли должно было хватить на всех, и, значит, они останутся дома.

Рольф же завёл лавку и занялся скупкой пушнины, а когда накопил достаточную сумму, построил возле водопада лесопильню, вокруг которой и вырос посёлок с почтой — на её вывеске красовалась фамилия Рольфа.

С. Т.

Киттеринг

П. О.

Куонеб, конечно, не расстался с Рольфом, но в дом к нему почти не заглядывал — особенно после того, как дом был перестроен и стал заметно больше. Старый индеец отыскал удобное уединённое место в лесу и поселился там.

Скукум страдал от того, что не мог быть с обоими своими хозяевами сразу, но нашёл выход из положения и жил у обоих по очереди. Он почти не изменился, но тем не менее сумел более или менее постичь непререкаемую зоологическую истину, что куры — это не рябчики, и с надменной снисходительностью взирал теперь на кудахчухщую компанию, которая каждое утро сбегалась на зов Аннеты. Более того: в один прекрасный день он сурово положил конец поползновениям соседской дворняжки, чьи познания в орнитологии не шли дальше тех, какими ещё недавно довольствовался он сам.

Всё это делало ему честь, ибо он был уже далеко не молод и всё новое давалось ему с трудом. Когда снег на полях вокруг растаял в седьмой раз, он ушёл в Край Счастливой Охоты, где нет дикобразов, зато полным-полно кур — и ни один человек ничего ему не запрещает.

И всё же, даже умерев, он продолжал жить, потому что его сменил Скукум Второй, в положенный срок уступивший место Скукуму Третьему, — и так продолжается и по сей день.

Прошло двадцать лет. Рольф преуспевал. Он давно уже стал состоятельным семейным человеком — лавка и лесопильня приносили хороший доход, а в комнатах всё время звучал детский смех.

Рольф был очень занятым человеком и опасался добавить себе ещё занятий, и тем не менее со временем, не без содействия уже белого как лунь Сая Силванна, он оказался в Олбени на одной скамье со стариком в сенате штата. С каждым годом круг его обязанностей рос — из Олбени он отправился в Нью-Йорк, где вершились торговые дела страны, а оттуда в Вашингтон, её столицу. И всё же каждый год в охотничий сезон он умудрялся выкроить несколько недель, чтобы провести их в лесу с Куонебом. Они обходили свой прежний участок и заново переживали давние дни, и всё это обрело новый смысл, когда к ним присоединился Рольф-младший и тоже беззаветно полюбил лесную жизнь.

Но она больше уже не составляла смысла существования Рольфа-старшего. Всё реже ему удавалось вырваться в леса, и состарившийся Куонеб окончательно понял, что встречаются они только в былом. А что их пути разошлись, ему стало ясно ещё тогда, когда на берегу Гудзона вырос большой дом. Его любовь к Нибоваке осталась прежней, уважение к нему даже усилилось, но он отдавал себе отчёт, что с каждым годом между ними остаётся всё меньше общего. Рольф ушёл от него, и он вновь остался таким же одиноким, каким был в день их первой встречи. И он знал также, что его путь — это путь невозвратного прошлого.

— Моя мудрость — это мудрость лесов, — говорил он. — Но леса быстро вырубаются. Ещё несколько лет, и тут не останется ни единого дерева, и мудрость моя станет глупостью. Здесь везде правит новая сила, которая называется «торговля», и она съест всё, даже людей. Ты мудр, Нибовака, что гребёшь по течению, ты устроил так, что сила эта помогает тебе. Но она не для меня. Еда для утоления голода, удобная постель — больше мне ничего не нужно, чтобы встречать и провожать солнце.

Он поселился на противоположном склоне долины, откуда был хорошо виден восточный край неба. Двадцать пять лет, добавившиеся к пятидесяти, которые он прожил в краю Майн Майано, заставили потускнеть его глаза, одели снегом голову, но не угасили ни его дух, ни любовь к сосновым лесам и утренней заре. Даже чаще, чем в былые дни, он поднимался с песенным барабаном на скалу. И там, потому что скала была высокой и её обдували холодные ветры, он поставил небольшое жилище со входом, обращённым на восток.

Он состарился и уже не мог охотиться, но его поддерживала крепкая рука — рука пятнадцатилетнего мальчика, которого он когда-то приютил. Еды и тёплых одеял у него всегда было вдоволь, и он мог без помех бродить по лесу у скалы. Но его томил иной голод, утоление которому не мог бы найти даже предусмотрительный Нибовака, да он никогда с ним об этом не говорил. И Куонеб построил ещё один шалаш, со входом, обращённым на запад, чтобы смотреть, как заходит солнце. Сидя у костерка, настраивая свой барабан, он часто пел небу, пылающему огнём и золотом: