Я. Кальницкий - Вокруг света в пятьдесят дней

В этот момент внизу грянул выстрел. Пуля, как шмель, бжикнула около уха летчика.

— Ах, подлец, еще стрелять вздумал? — вскипел он. — Я ж тебе покажу!

Сидоренко круто повернул руль и через туго натянутые стальные тросы посмотрел на землю. Там, задрав вверх голову, стоял англичанин в шлеме и целился в аэроплан.

— А ну, Нездыймишапка, щелкани его как следует! — знаками указал летчик: за шумом пропеллера голоса уже не было слышно.

Нездыймишапка прищурил левый глаз и выстрелил.

Желтовато-белый шлем слетел с англичанина, точно его сдернула невидимая рука или сорвал внезапный порыв ветра.

Летчик оглянулся сияющим лицом на ребят.

Полицейский выронил револьвер, в страхе обхватил обеими руками голову и побежал, не разбирая дороги, напрямик по плантациям.

Сидоренко повернул руль и погнался за ним. Англичанин остановился и переменил направление. Подбегавшие люди кинулись врассыпную. Летчик сделал дугообразный вираж и снова погнался за полицейским. Тот, выбиваясь из сил, опять переменил направление. Летчик свирепой стрекозой описал петлю и снова направился вслед за беглецом. Эта гонка продолжалась до тех пор, пока полицейский в изнеможении упал.

— Хватит с тебя! Еще, чего доброго, расстройство желудка получишь, — рассмеялся летчик и круто стал забирать высоту.

Скоро остров, как зеленый корабль, остался глубоко внизу. Кругом на необозримое пространство расстилалась синяя гладь океана, и прямо в глаза било ослепительно знойное сияние солнца. Микола посмотрел на компас: аэроплан, как пущенная из мощного лука стрела, шел на запад.

После бессонной ночи ребята испытывали утомление, но это утомление от сознания счастливо избегнутой опасности было светлым и легким необыкновенно.

Уже больше двух часов стальной рев аэроплана разрезал синий воздух над океаном, уже покоем и утешительными надеждами наполнялись сердца Миколы и Антошки, когда на горизонте узкой грядой показалась земля. Земля, приближаясь, вырастала, как облако, и скоро в маленькой бухте, похожей на слегка разогнутую подкову, стал вырисовываться, точно белое широкое гнездо, какой-то город. Летчик пристально посмотрел на карту, оглянул, сравнивая, местность и на весь голос крикнул назад, в кабину:

— Гавань Вера-Круц!

Никто не разобрал этих слов, но по уверенному веселому лицу летчика каждый понял, что все в порядке: путь верен, план выхода из тяжелого положения правилен, впереди, несомненно, должна быть помощь.

Сидоренко в уме подсчитывал расстояние, которое оставалось от Вера-Круц до города Meксико, столицы Мексиканской республики, где среди различных дипломатических посольств находилось и советское полпредство. Подсчеты показывали не больше часа полета, и Сидоренко спокойными руками держал ритмически вздрагивавший руль, отдаваясь безмятежным мыслям о том, как он вернется на родину и какая удивительно счастливая жизнь начнется у него после долгих лет вынужденного скитания по чужбине. Внизу проносились горы, долины, леса, ручьи, дороги, селения, — земной ковер, поминутно меняясь, проплывал со сказочным разнообразием цветов и узоров.

И вдруг в бензинных баках послышалось резкое зловещее гудение, так хорошо знакомое летчикам, вселяющее в них панический страх и растерянность: гудение обозначало, что бензина нет, что стальное, жужжащее сердце аппарата скоро остановится, и аэроплан окажется тогда в воздушной стихии беспомощной щепкой, готовой в любой момент погибнуть. Сидоренко внезапно ощутил холод во всем своем теле. Он оглянулся назад, на ребят, и те изумились его необычайной бледности, лихорадочному блеску усталых глаз, вспыхнувших тревогой и смятением. Глубоко внизу была сплошная зелень густых горных лесов, среди которых лиловато-серыми пятнами виднелись голые скалы. Сидоренко лихорадочно метался глазами по этой зелени, ища хоть какого-нибудь места, где можно было бы опуститься. Но нигде ничего удобного не было. Внезапно мотор стал давать перебои, словно его кто-то душил, и он задыхался в конвульсиях и судорогах. Несколько минут мотор еще работал — дикими скачками, исступленными порывами, — но, наконец, задохнулся и замолк совершенно. Летчику оставалось одно: спланировать вниз, по возможности, медленнее, на первое попавшееся свободное пространство, хотя бы самое ничтожное, чтобы не разбиться при посадке о деревья или о скалы. На мгновенье Сидоренку показалось, что где-то справа мелькнула песчаная плешина, и он наугад повернул аппарат в ту сторону. Аэроплан, как коршун на распластанных крылах, безмолвно стал снижаться. И, действительно, меж лесами через секунду показалось узкое песчаное пятно. Нужна была совершенно исключительная ловкость и сноровка, чтобы дотянуть до открытого места, чтобы не посадить аэроплан на широко раскинувшиеся сучья деревьев. Пролетев над самыми верхушками леса, аппарат с плавным разбегом сел на песок.