Я. Кальницкий - Вокруг света в пятьдесят дней

Капитан кинул ему какое-то слово. Бой мгновенно метнулся и через минуту в дорогой фарфоровой тарелке принес собаке супу на завтрак. Ставя тарелку на пол, он слегка отстранил кинувшегося к нему понтера. Прикосновение боя к собаке привело капитана в непонятное бешенство. Он наотмашь ударил китайца кулаком по лицу. Тот дико мотнул головой, схватился за щеку и, как неслышная тень, прянул в сторону. На губах у него показалась кровь.

Сердце Антошки переполнилось ненавистью к капитану и жгучей жалостью к бою. Он побежал к летчику и рассказал ему о случившемся. Летчик, припоминая английские слова, расспросил матросов. Те с улыбкой рассказали, что капитан питок, каких мало, водку хлещет целыми днями напролет, и не рюмками, а стаканами, как воду из ковша.

— Собаку по имени вызывает, если она ему нужна, а китайца — обязательно свистом. Это же специально собачий лакей. Кроме Джона он никому не прислуживает. А бьет его капитан ежедень раз по пятнадцати. «Кого ж, говорит, и бить, если не этого желторожего? С китайцами самый лучший разговор — кулак!»

В темном трюме, куда спустились летчик и Антошка, они нашли измазанного кровью китайца. Щека его припухла, глаза были красны от скупых, беспомощных слез. Бой знал немного по-английски. Ломаным языком он рассказал, что у него в Нанкине жена работница на японской шелковой фабрике и пять человек детей, что за свою службу в качестве собачьего лакея у капитана он получает всего три доллара в месяц и столько же, приблизительно, получает жена на фабрике.

Антошка быстро сунул руку в карман, достал кошелек и протянул несчастному бою несколько серебряных монет. Китаец с благодарностью закланялся, растроганно, кротко и очень мягко. Потом в течение целого дня Антошка горячими гневными глазами следил за капитаном, следил неотрывно и зло, как за своим личным врагом, которому решил отомстить во что бы то ни стало.

— Ты что задумал? — спросил Микола, увидев недобрый блеск во взглядах своего друга.

— Чорта пьяного хочу укоротить.

— Капитана?

Антошка еле заметно кивнул головой, и тонкие брови его хмуро сдвинулись.

— Антоша… Друг!.. Не делай ничего.

— А как же?

— Пропадем ведь! Подумай: кругом вода, ни убежать, ни скрыться, — пучина во все стороны.

— Но если он человека из-за собаки по чем зря бьет? Собаке барская жизнь, а человечья доля хуже самой паршивой собачьей!

— Все равно мы одни ничего не изменим. С этим не так надо бороться.

Микола с подкупающей дружеской теплотой и убедительностью начал всячески отговаривать Антошку от необдуманного, рискованного поступка. Антошка постепенно затих и замолк.

Путь через океан был утомителен и долог. Первое время ребят очаровывали изумительные восходы и закаты солнца, когда и небо и вода на необозримое пространство загорались тысячами непостижимых красок и огней. Но скоро эти пустынные, величественные огни уже не волновали, не вызывали того необыкновенного чувства восхищения, как вначале. Беспрерывный плеск волн и неумолкающий шум моря о закованные в броню борта парохода порождали тягучее однообразие. Хотелось простой, твердой, неподвижной земли, людей, деревьев, растений, домов, спокойного земного уюта.

И когда однажды утром на восходе солнца показался город Гонконг, ликованию ребят не было пределов. После остановки парохода они сейчас же сошли на берег. Летчик, как знающий самые необходимые английские слова и хорошо владеющий французским языком, был проводником. Микола, Антошка и Нездыймишапка с любопытством смотрели на яркую пестроту восточного города, на бронзово-темных индусов, стройных и молчаливых, на богатых китайцев в желтых и синих шелковых костюмах, на переливающееся движение и цветистую многокрасочность шумных базаров. День в Гонконге — прошел, как ослепительно разнообразный сеанс в кинематографе.

Потом снова было море, снова плеск рассекаемых боками парохода волн — и крепкое, мощное гудение машин внизу, под палубами.

— Ну, завтра будем в Шанхае, хлопцы, — сказал за обедом летчик.

— В Шанхае? — вдруг встрепенулся Антошка и положил вилку. — Неужели в Шанхае?

— А ты чего обрадовался? — удивился летчик.

— Да у меня там…

— Что? Концессии, или фабрики? — рассмеялся Нездыймишапка. — Сознавайся, брат Антошка, не увиливай, — может, ты, чего доброго, капиталист? А?

— Нет, — серьезно ответил Антошка. — Там у меня знакомый китаец есть: Ли-Чан.

И рассказал о зимнем случае у себя, в селе Ярушине, где он заступился за Ли-Чана. Потом порылся в боковом кармане и вытащил оттуда бережно сложенный листок бумаги, на котором стояли какие-то непонятные китайские каракули.