Андрей Федоренко - Щербатый талер

— Не торопись… Аккуратнее… Отступи подальше от пня, чего ты к нему прилип…

— Не учи ученого. Корни мешают…

— Проверь под корнями.

Вдруг Михалова рука застыла. Сидя на корточках, парень снизу вверх посмотрел на Бориса Григорьевича, сказал удивленно:

— Здесь. Борис Григорьевич, ей-богу, здесь!

— Осторожнее, только осторожнее, Михаль, — еще больше разволновался учитель. — Сосуд может быть глиняный, доставай очень аккуратно, по миллиметру, чтобы не повредить!

Михаль быстро разгреб мягкую землю, полную трухи и щепок. Вот ухватился за что-то пальцами, покачал, чтобы легче вышло. Из гнилого, ветхого корня, чавкнув, словно прощаясь с этой землей, в которой провел столько десятилетий, появился небольшой сосуд с узким горлышком.

— Ваза!

Михаль подал вазу учителю, сам, не поднимаясь, начал шарить в ямке пальцами, углублять ее, подкапывать прутом. Он надеялся, что это только начало и здесь, под пнем, еще полно ценностей.

Борис Григорьевич отнес вазу до межи, вырвал пучок травы, бережно счистил с сосуда землю.

— Ух ты! — выдохнул Дмитрок.

У Кати тоже от восторга светились глаза. Она протянула руку и слегка постучала по вазе ногтем. Или только послышалось, или действительно ваза вдруг зазвенела — еле слышным, тонким, чистым звоном, словно передала нынешним своим хозяевам привет из самых глубин далекой старины…

Подошел Михаль, вытирая руки о штаны.

— Нет ничего более, — и тоже застыл, пораженный. Показалось, даже посветлело вокруг от красоты этого создания обычных рук человеческих. Ваза мягко отливала цветом синей фарфора, по синему — мелкие золотые звездочки. Обычная овальная форма и тонкая шейка, расширяющаяся кверху. Но было в этой простоте формы и обыденности цвета что-то загадочное, даже величественное, как бывает загадочным и величественным привычное небо, если оно после ясного дня начинает синеть и расцвечиваться золотыми звездами. Кем эта ваза сделана? Чьи палаты украшала? Какие руки трогали ее, какие цветы в нее ставили?..

— Михаль, подай, пожалуйста, прут, — сказал учитель, когда все налюбовались находкой. — Все так, как мы и думали — горлышко залито воском. В вазе должен быть план настоящего сокровища.

Перевернув вазу вверх дном, он осторожно выковырял черный хрупкий воск из шейки. Встряхнул, постучал по донышку. Из вазы высунулся желтый сверток. Дмитрок схватил, вытащил:

— Смотрите, также воском покрыто! Совершенно целый, только скользкий какой-то, — и передал учителю.

Тот бережно развернул сверток. Бумага, и правда, при такой «консервации» сохранилась прекрасно, почти не пострадала от влаги, была ровно толстая, покореженная и напоминала пергамент.

— Ну, что там, Борис Григорьевич? — Михаль заглядывал учителю через плечо. — О, вот это настоящий план, как раз такой, как сейчас рисуют! — воскликнул он.

— Слова, однако, расплылись… Ничего не разобрать. Да и по-французски здесь…

— Ну и что? Зато посмотрите, Борис Григорьевич: вот река, вот лес, вот какое-то поселение — тут и без слов догадаться можно!

— Пень мы всего по одному слову нашли, — сказала Катя.

— Вот именно!

— Нет, давайте не спешить… спрячьте пока… Дождь идет, я боюсь, бумага может намокнуть, расползется, — Борис Григорьевич, не поднимая ни на кого глаз, скрутил «пергамент», вставил обратно в вазу, положил сосуд в рюкзак.

— Все, друзья мои, — пора домой, — и вскинул рюкзак на плечо. — Дома я вам все объясню.

Михаль с Катей переглянулись. Они ничего не понимали. Что случилось? Почему учитель скрывает от них глаза? Почему у него даже голос стал как-то виноватый, усталый?

Один Дмитрий поведение учителя почему-то никак не заметил. Он уже несколько мгновений стоял, отвернувшись, и смотрел на дорогу.

— Смотрите, машина! — воскликнул он. — Из лесу выскочила, сюда едет…

— Да это же «геологов» машина, — сразу узнал Михаль. Встревожился: — Какого черта им здесь надо?

— Того, что и нам, — улыбнулся Дмитрок.

— Так что же мы стоим? — Михаль схватил прут, лопату, бросил в рожь. — Бежим скорее по ржи!

— Поздно уже, увидели нас — вон как несутся… Да и пень этот раскопан — сразу догадаются, — Дмитрок сошел с дороги к меже, Катя тоже.

Теперь уже ничего не понимал Борис Григорьевич:

— Ребята, что с вами? Кого нам бояться? Я учитель, мы на историко-краеведческой экскурсии…

— Спрячьте хотя рюкзак, Борис Григорьевич! Дайте, я… — Михаль схватился за лямку, но машина была уже совсем близко, и он отнял руку. Как-то успокоился, подошел к Дмитрию с Катей.