Томаш Пациньский - Линия огня

Мужчина лишь быстро огляделся по коридору. Все так же пусто и тихо. А чего еще ожидать в элегантной гостинице в десять часов утра?

Мужчина легонько толкнул дверь. Та открылась с едва слышимым чмоканием пластикового уплотнения при косяке. Приземистый еще раз глянул за собой и быстренько скользнул в номер. Через мгновение из коридора нельзя было заметить уже ничего подозрительного, разве что, если не считать более сильного, неестественного расчкачивания таблички на скрученной рукоятке. А вскоре и оно прекратилось.

Это были апартаменты, не простой номер с ванной. В небольшой прихожей, такой же холодной и безликой, как и коридор, царил полумрак. Мужчина ожидал, пока глаза не привыкнут, хотя он и не пришел сюда, чтобы торчать в компании вешалки самого футуристического вида. Слишком странной, чтобы на ней хоть что-то можно было повесить; пустая вешалка стояла в углу, а ее особым образом выгнутые рога настырно напоминали о неэвклидовой геометрии.

Остались еще одни двери. Самые обычные, без замков, с большим молочным стеклом, сквозь которое в прихожую доходил распыленный свет. На первый взгляд, пара слоев фанеры, покрытой имитацией древесины, выбить можно одним пинком. Иди же просто открыть.

Но мужчина понимал, что именно эта вторая, жалкая и слабенькая дверка будет гораздо сложным испытанием. Нужно было решение. Нелегкое, ведь он знал, что застанет за этой дверью.

Но и стоять, словно дурак, в этой темной прихожей он тоже не мог. Уже зашел слишком далеко, чтобы отступить, хотя подобная мысль тоже мелькнула у него в голове. Он сделал глубокий вдох, обхватил холодную ручку. И, в конце концов, повернул.

Ковер в комнате был пушистый. Шаги он глушил лучше, чем тот, что лежал в коридоре, хотя это и не имело значения, их, все равно, заглушили бы звуки, доходящие из телевизора. Мужик на громадной, двойной кровати лежал, повернувшись спиной, демонстрируя прибывшему покрытую волосами спину и худые, бледные ягодицы. Он всматривался в экран, словно на целом свете не существовало ничего, кроме людей разноцветных комбинезонах, которые предавались довольно-таки бессмысленному занятию, которым являются прыжки на лыжах с трамплина.

Тихих шагов услышать он никак не мог. Телевизор орал слишком громко. Но, похоже, почувствовал чье-то присутствие, потому что медленно повернулся. Похоже, он даже хотел вскрикнуть, но замер, увидав громадный, суковатый пальчище, прижатый к губам. Так что весьма разумно замер.

Хозяин был некрупным, худым типчиком, раза в два более легким, чем пришелец: крупного, мускулистого мужчины с коротко постриженными, седыми волосами. Постриженными настолько коротко, что видны были шрамы на коже черепа. И мужчина этот был явно взбешен, что можно было почувствовать, несмотря на ледовое спокойствие на широком лице, покрытом серебристой щетиной. В бледно-голубых глазах, которые в других обстоятельствах можно было посчитать честными и добродушными, таился холод. А еще – угроза.

- Меня зовут Мороз, - сообщил прибывший. – Дедушка Мороз.

Мужичок на широкой кровати машинально кивнул, сделал он это быстро и очень нервно. Одной рукой при этом он пытался натянуть на себя смятую простынку.

Дед Мороз не слишком был обеспокоен фактом, что волосатый худой тип повел себя как законченный хам, не желая вежливо представиться. Он объяснил их обстоятельствами, явно способствующими стрессу.

Дед осмотрелся по комнате. По лицу пробежала едва заметная судорога, когда взгляд, вроде как совершенно безразличный, скользнул по ковру. Чтобы все воспроизвести, особого труда было не надо, следы шли от самой двери. Сначала туфли: мужские, элегантные, и одна туфелька. Второй туфельки нигде не было видно. Потом остальное, все ближе к широкой кровати, вплоть до узеньких трусиков, перевешенных через подлокотник на кресле, и чулок, небрежно брошенных на ковер и свернувшихся словно кожа линяющей змеи.

На столике опустошенная бутылка виски, металлическое ведерко с остатками воды на дне, оставшейся от растаявших кусков льда. "Гленфиддич", заметил Дед; а у подонка неплохой вкус. Интересно, кто платил, со злостью подумал он.

Картину дополнял наполовину пустой стакан с жидкостью коричневого цвета. Размокший фильтр внутри указывал на то, что, скорее всего, это был не чай.

А ничего себе гулянка, мелькнула мысль у Деда. И вновь он почувствовал ледяной холод.

Мужичок потихоньку приходил в себя. Страх заменила злость. Спокойствие Деда он принял за неуверенность.