Константин Мурзиди - Уральские стихи

И я стою… Издалека —
Мельканье касок и шинелей…
Подковы стук и блеск штыка
Перед вагоном на панели.
Наш поезд должен отойти.
Еще звонок — и станет легче,
Как будто проще нет пути,
Чем этот, в жизни человечьей.
Качнулся тополь… Ну, пока!
И стало многое дороже.
И вдруг — знакомая рука,
И тот же взгляд, и чувство то же.
Я лишь на миг увидел ту
И что сказать ей — не нашелся.
Но я догнал свою мечту:
День на день все–таки пришелся.

Я долго ждал такого дня,
Хотя и знал, что мир громаден.
Но миг пройдет, и от меня
Теперь она отстанет на день.

Мелькнут сигнальные огни
Теперь не ей, а мне в вагоне.
А ей, как мне в былые дни,
Стоять на стареньком перроне.
Она была совсем близка,
И это правда, не ошибка:
Наивной девочки рука
И взрослой женщины улыбка.

Я никому не рассказал,
Ведь рассказать нельзя об этом,
Но я запомнил тот вокзал
И тот перрон под лунным светом,
Чтобы, пройдя поля в дыму
Сквозь тени сумрака ночного,
Сквозь блески дня опять к нему
Когда–нибудь вернуться снова.
И ничего, что средь огня
Увижу маленькие плечи…
Теперь зависит от меня
Земная радость третьей встречи.
Ее напрасно призывать,
Ей не слова нужны, поверьте, —
Ее пора завоевать,
Отвоевать у самой смерти.

То огни светляками
На дороге ночной,
То звенит лепестками
Колокольчик степной.
Но чем дальше, тем больше
Начинает греметь
Не степной колокольчик,
А набатная медь.
И отстали степные
Светляки, и одни
По дорогам ночные
Побежали огни.
И вело нас полями
Среди дымных теней
Перекатное пламя
Этих черных огней.

Но едва мы достигли —
Пламя снова вдали:
Не за все отомстили,
До конца не дошли.
И, не зная покоя,
Мы брели по земле,
Опаленной рукою
Брали угли в золе
Вместе с горечью пепла,
Вместе с болью земли,
Чтобы ненависть крепла,
Чтобы дальше мы шли.

И когда об отмщеньи
Перестанет греметь,
Ради мирной вечерни,
Колокольная медь,
То, каким бы затишьем
Ни окутало нас,
Мы и после услышим
То, что слышим сейчас:
Как все чаще, все больше
С лепестками во мглу
Наш степной колокольчик
Осыпает золу,
Трубной медью набата
Загремев средь огня.
…До ущелья ребята
Провожают меня.

На пятисотый день войны,
Как на второй, мы писем ждали
От тех, кому всегда верны,
О ком в бою не забывали.

Едва взглянувши на печать,
Уже заранее мы знали —
Кому как надо отвечать
И, улыбнувшись, начинали.

Вот и теперь черкнуть пора,
Как день прошел в огне и громе,
Как ночевали мы вчера
На побережье в старом доме.

Любимой матери своей
Я написал бы так об этом,
Чтобы теплее было ей,
Когда встает она с рассветом.

Примерно так: через порог
Переступили, огляделись
И те, кто с вечера продрог,
К утру у печки отогрелись.

И только ласковой жене,
Чьи письма краткие — с тетрадку,
Напишем правду о войне
И все расскажем по порядку.

Что снилось нам: улыбки жен,
Огонь ли в печке, в окнах свет ли?
А домик был полусожжен,
Полуразрушен, неприветлив.

Но мы ступили за порог,
Зажгли малюсенькую свечку, —
И тот, кто больше всех продрог,
Тот раньше всех увидел печку;

И, посмотрев по сторонам,
Сказал с улыбкою: — Обидно,
Хозяин печь оставил нам
И груду книг, а дров не видно.

Хозяин — где он? Не позвать…
За ним легли–морские дали.
Не собирались зимовать,
Огня не жгли, гостей не ждали.

— А если взять нам пачку книг,
Товарищ мой промолвил тихо, —
Пожалуй, будет среди них
Одна нестоящая книга?

Из пыльной груды поднял том,
Поднес его поближе к свету,
Сказал, склоняясь над листом:
— Какую хочешь, но не эту…

Перебирая целый час
Флобера, Пушкина, Уэллса,
Сказал, вздохнув, один из нас:
— А я, товарищи, согрелся…

Присел на корточки в углу
И, подобрав огарок свечки,
Забылся с книгой на полу,
Да и заснул у старой печки.

Затихли мы, стянув к плечам
Свои солдатские шинели;
Как раньше в поле по ночам,
Теперь у печки коченели.

И только знаешь ты одна —
Нам отогреться удалось ли.
А мать любимая — она
Об этих днях узнает после.