Константин Мурзиди - Уральские стихи

Лететь в туман и, обойдя скалу,
Врубиться в лед и вот с жестяной
кружкой
Пред камельком забыться на полу,
Потом, очнувшись, помешать золу,
Пройти к иллюминатору, подушкой
Заткнуть его и вновь присесть в углу.

Не каждому такое… Ничего, —
Настанет март, откроется дорога,
Ты выберешься в мир, но для того,
Чтоб осмотреться, отдохнуть немного.

Тогда ты вспомнишь чертову скалу,
И еле обозначится в углу
Тот камелек, та ледяная кружка,
Которую ты уронил в золу,
Иллюминатор палубный, подушка,
Теперь уже примерзшая к стеклу.

Когда я вдруг подумаю о войнах,
Я вижу степь и облако над нею…
Оно одно из самых беспокойных,
Становится все больше, все темнее.

И, легкости в полете не теряя,
Клубясь и перестраиваясь, крепнет —
Порывистое, синее по краю,
С едва заметной молнией на гребне.

В тот день, когда пошли мы в наступленье,
Пошли впервые, приминая стебли, —
В тот день я видел ясень в отдаленье
И грозовое облако над степью.

Скажу друзьям и знаю — буду понят:
Они на миг дела свои отложат
И что–нибудь совсем другое вспомнят —
Шинель в снегу, снега в лесах, быть может...

Письмо его написано в пути.
Оно сквозит любовью неподкупной…
То мелко, неразборчиво почти,
То чересчур размашисто и крупно,
Ложились на листочке небольшом
Строка к строке — и все с наклоном разным.
Две первых строчки написал он красным,
Другие две — простым карандашом,
Последние — чернилами, с нажимом,
Не сбившись, запятой не пропустив,
Как пишут на предмете недвижимом,
На возвышеньи локоть утвердив.
Что было тем устойчивым предметом?
Дорожный камень, ящик иль седло?
За столько миль письмо меня нашло,
И понял я по всем его приметам,
Как иногда в походах тяжело.
Хотя в письме не сказано об этом.

Четыре часа, пригибаясь, идти.
— Убьют? Но пускай на обратном пути…

Четыре часа, чтобы только связать
Два провода тонких, протянутых скрыто;
Четыре часа, чтобы только сказать
Два слова коротких: — Атака отбита!

Еще, еще, — за горные кряжи,
А там на бивуак: устроим зимний лагерь,
Из кедровых ветвей поставим шалаши,
К огню присядем, отогреем фляги…

Когда потом, в четвертой пятилетке,
Сюда придут разведать мастера,
Они увидят кедровые ветки
И черный круг от нашего костра.

Увидят и подумают о том,
Что здесь когда–то был уже геолог,
И север им покажется потом
Не так суров и путь не так уж долог.

Атака началась, и снова
Пальба ружейная слышна.
А где–то там, в лесу сосновом,
От нас на выстрел — тишина.

Через поля огня и грома,
Присяге воинской верны,
Пробьемся мы к порогу дома, —
И там не будет тишины.

Затормошат, возьмут за плечи…
Да где под крышею одной —
Под нашей крышей! — радость встречи
Могла ужиться с тишиной?!

Шел молчаливо маленький отряд,
Тянулся дым налево и направо —
Один лишь дым, но люди говорят,
Что нам сопутствовала слава.

В снегу на тропке оставляя след,
Мы вдаль уйдем за нашим командиром,
А шум шагов и через много лет
Все так же будет властвовать над миром.

Его потомки станут повторять
И, о минувшем складывая думу,
Свое сердцебиение сверять
По этому торжественному шуму.

Садись поближе к огоньку,
Пока горит еще береста…
Когда есть место камельку,
У камелька найдется место.
Вот тут щепотка табака,
А вот и кружка жестяная.
В боях помятая слегка
И, право, чуточку смешная,
Она причислена давно
К вещам, с которыми теплее…
О край шинели вытри дно,
И жесть покажется светлее.
Другой бы выбросил в старье,
А мы проводим с нею отдых.
Ну не смешно ли, что ее
Мы бережем во всех походах?
Непримечательный такой,
Совсем простой комочек жести,
Но если тут он, под рукой,
То все нам кажется на месте.

Огонь накрыл товарищей твоих…
За пятерых еще ты можешь биться,
Но как ты будешь жить за пятерых?
Остановись и посмотри в их лица.