Константин Мурзиди - Уральские стихи

И потому мне свойственны и робость,
И вечная тревога горняка,
И вместе с тем солдатская суровость:
И строгий вид, и взгляд острей штыка.

И тут слезу, что светится в улыбке,
Среди морщинок след свой проложив,
Ты не прими за слабость по ошибке, —
Я просто счастлив оттого, что жив.

Вот я стою на самом гребне ската,
Ломая пласт и пробуя руду,
А ты сумей узнать во мне солдата,
Пробившегося к мирному труду.

То я смеюсь, то я грущу…
И в самом деле: храбрый малый,
Солдат обстрелянный, бывалый,
Я столько лет тебя ищу.

Душе нельзя угомониться…
Четыре года воевал.
В каких домах не побывал
И у себя и за границей!

Ну что бы взять да и зайти
Вот в этот домик у дороги
И оправдаться на пороге:
Случайно, дескать, по пути.

Присесть у печки, руки грея,
Как после холода атак.
Да, если б можно было так,
То я б нашел тебя скорее.

Ты в этом, может быть, дому…
Я там входил легко как будто.
А здесь не смею почему–то,
И сам не знаю почему.

Шли двое. Молчали. Сперва
Друг друга плечами касались:
Чем дальше, заметно едва,
Они расходясь, удалялись.

Когда бы дорога была
Немного теснее и уже,
Жена незаметно могла
Касаться молчащего мужа,
Касаться знакомой руки,
Как может коснуться подруга,
Как в этой степи васильки
Касаются молча друг друга.

Он мальчика нес на руках,
Смотрел на дорогу угрюмо
И тоже о тех васильках —
О ласке, о нежности думал.

А мальчик, смеясь, лепетал
И папины трогал погоны,
Потом лепетать перестал
И глянул на маму влюбленно,
Назад потянулся — поймать
За локон ее, не иначе.
И молча подвинулась мать
Навстречу ручонке ребячьей.

А мальчик на папу взглянул
С улыбкой, лукавой как будто,
Обоих к себе притянул
И волосы их перепутал.

Отец улыбнулся: — Терпи! —
И радостно мать засмеялась.
И сразу дорога в степи
Обоим тесней показалась.

Что у нас на улице хорошего?
Многим не видать издалека…
Возле сквера, инеем обросшего,
Первый лед ребячьего катка,
Пруд лежит заснеженной равниною,
Где зима дорожкой ледяной
Сторону заводскую старинную
Связывает с новой стороной.
Рудниками, домнами, мартенами
Начиналась улица моя.
На снегу, за каменными стенами,
Розовеют отблески литья.
Но зато в тени вечерней синие,
Необычно свежие снега.
Огоньки колеблются на линии,
И взлетает молнией дуга.
Что со мной? Как никогда, нигде еще,
Хочется промчаться по катку,
Улыбнуться незнакомой девушке,
Низко поклониться старику.
И пойти за детскою коляскою,
С малышом чужим поговорить —
Самой неожиданною ласкою
Всех, кого встречаю, одарить.
А по небу зимнему, играючи,
Вспыхивают отблески огня…
В белой шубке, в белой шапке заячьей,
Посмотрев с улыбкой на меня,
Из калитки выбежала женщина,
Промелькнула к пруду, под уклон…
Хвойными гирляндами увенчана
Белизна незыблемых колонн.
И опять гляжу я с увлечением:
За санями гонится малыш,
В отдаленье с позднего учения
Полк идет, и слышно пенье лыж.
Слышен гром какой–то, и, конечно, я
Вспоминаю, что там, в стороне…
Под окном знакомым баба снежная…

Почему темно в моем окне?
Но пошел и перестал я хмуриться:
В комнате у синего окна,
Чтоб ясней угадывалась улица,
Притаились дочка и жена.
— Здравствуй, папа! Я тебя заметила,
Только ты поднялся на крыльцо. —
И, огня не зажигая, медленно
Наклонил я к девочке лицо.
И, любовь почувствовав дочернюю,
О недавних бедах вспомнил я.
Но спокойно огоньки вечерние
Зажигает улица моя.
Вспоминаю флаг над новой крышею,
Полк на лыжах двинулся в поход.
Гул машин теперь яснее слышу я:
Там, за перелеском, наш завод.
Пусть никто сегодня не волнуется,
Пусть не забывают: мы сильны
Праздником на славной нашей улице,
Счастьем, не боящимся войны!

Нужно было встать не для парада,
Смерть придет — в глаза ей посмотреть,
Ледяные камни Сталинграда
Собственною грудью отогреть;
Надо было горькие утраты
Пережить, глотнув слезу тайком,
Подниматься, бить врагов проклятых —
Доставать снарядом и штыком;
Надо было не одну зарницу
Запалить от уголька в золе,
Перейти заветную границу,
По немецкой двинуться земле.