Array Коллектив авторов - Ивритская классика прошлого века

Над могилами сочные травы стремилися ввысь,
над могилами близких их рост начался и пошел.
Море было пустым – а к нему реки крови слились.
Бог, творящий миры, поднимающий травы,
взрастающий лист, —
что, действительно, так – хорошо?..

Мне показалось вдруг, что время встало,
и яблони в цвету, как в те года,
иль листопад, как прежде, желто-алый
ковром сады засыпал, как тогда.

Как будто мир наш вовсе не был отнят,
как будто мы не знали столько бед,
и цел наш дом, и стол накрыт субботний,
и приготовлен праздничный обед.

Все, что когда-то мы с тобой любили,
сквозь слезы различаем мы опять.
И не смотри так: то, что позабыли,
совсем, совсем не стоит вспоминать.

Незабываемое, что забыто,
потери, от которых не сбежать…

Усталый день закончился, погас,
и паруса ветров упали вниз.
И в этот сонный золотистый час
два голубя присели на карниз.

День с облаками проплывет к себе домой —
в обитель вышнюю, и зелень цвет утратит.
Прижались голуби друг к другу головой,
как пара стариков над пачкой фотографий.

Вдруг ворвутся в эту тишину
голоса потерянных миров:
будут днем клонить меня ко сну,
будут ночью пробуждать от снов.

Там, на крыше, ангел слезы льет.
Капли на стекле – как дождь идет.

Мертвые не встанут из могил.
Где шофар, чтобы в тишине трубил?
Как во тьме мне тени отыскать,
от рыданий ангельских сбежать?

Мертвые не встали из могил.

Я камень целую, в глуби его сна,
поскольку я – песня, а он – тишина.
И пусть он – загадка, тогда я – ответ.
Мы оба из Вечности вышли на свет.

Целую я камня холодный гранит.
И пусть я изменчив – он клятву хранит.
Я вечно в движенье, а он не спешит.
Он – тайна Творенья, а я – это шифр.

И вот мне раскрылся секрет бытия:
тот камень – весь мир. А поэт – это я!

Я – один в небесах.
Множат волны мой лик один.
Посмотри же в мои глаза,
образ мой из глубин.

Я – как истина в небесах,
я, ручей, искажен тобой.
Посмотри же в мои глаза,
образ мой, отраженный судьбой.

Я безмолвен и одинок —
и болтлив я в воде потому.
Если в небе я – Бог,
то в ручье я – молитва Ему.

В корзине звезд – до краев,
запах лугов и ручьев,
где-то в росе, на дне
сердце стучит мое.

Ближе твой шаг звучит,
дождь трепещет, лучист.
Где-то в росе, на дне
сердце мое стучит.

Прекрасна дальняя звезда —
как колокольчик на небесной шее.
Прекрасна дальняя звезда —
в ночи, печалью переполненной моею.

Саду в короне роз, и вишне,
что в саду расцветает,
радоваться велел Всевышний,
поскольку они не знают.

Ну, а что же делать, ей-Богу,
тем, кто болен от знанья,
тем, кто скрыть уже не могут
в сердце – мира сиянье?

Тем, кто вынужден ведать и знать,
и вести познанию счет,
и ощущать, что в лесах опять
для них собирают мед?

Роза вновь для меня разцветает,
благоухает сад.
Сердце радостное прорастает
прямо у входа в ад.

Может, здесь, у крыльца – покой,
подведена черта.
Кружится звездный рой
сердца ударам в такт.

Ветви сухие звенят —
благословенная тишь —
будто бы ждали меня
на протяженье пути.

Я искала тебя вдали,
на другом дороги конце,
но, вернувшись с края земли,
я стою на твоем крыльце.

Поддельное золото ясно,
напоследок сияет простор.
Стеклянная синь опоясала
вершины дальние гор.

Еще несколько дней продлится это:
замрут дерева поутру,
как старинные инструменты
в красоте своих струн.

Бледное утро, камня касаясь,
вдруг озноб ощутит,
и с холодных небес, прощаясь,
перелетная птица нам прокричит.