Array Коллектив авторов - Ивритская классика прошлого века

Тебе я, как прежде,
тебе – на века —
чужая, своя,
далека и близка.

Ты – рана на сердце, и невмоготу
краснеть и бледнеть, и взлетать в высоту.
Так вслушайся в глас, леденящий сердца!
К тебе, о тебе, от тебя – до конца…

Открылася дверь и закрылася дверь.
Мираж сияет вдали,
и манит колодец.
Но, верь иль не верь,
им жажды не утолить.

Тюрьма – моя келья, и книга – нема,
и ширится ужас во мне.
И пусть я грешила – но я же сама
наказана Богом вдвойне!

Своею рукою! —
Так гордость велела.
Разорвана нить и мосты сожжены

своею рукой.
В сердце радость запела.
Так гордость велит.
Нож торчит из спины.

Лишь о себе рассказать я смогла.
Сжался мой мир, будто мир муравья.
Так же, как он, я и ношу несла,
так же, как он, надрывалася я.

Путь муравьишки к вершине желанной
долог, мучителен, труден вдвойне.
Ради забавы рука великана
все его чаянья сводит на нет.

Так же и путь мой – слезы и песни,
страх и молитвы Высшей Руке.
Что ж ты позвал меня, берег чудесный?
Что ж обманул ты, огонь вдалеке?

Столько доверия в сердце моем! —
Не испугаешь его листопадом,
благословит любые преграды —
осени плач за окном,

ветра бессилье, вечности мощь…
Сердце доверчиво, дальний ты мой!

В сердце сад есть заветный,
ты вселен в заветный мой сад.
Заплелись твои ветви,
глубоко твои корни лежат.

Не смолкает, не стынет
в сердце до ночи птичий галдеж.
Это сад мой, и ты в нем
сотней жаворонков поешь.

Все сказала я. Срок настал
виноград давить —
или душу.

Кровь течет,
как вино.
И вопит немота.
А ты даже не слушал.

Все хорошо.
Секрет храню навеки
про счастье, что открылось и ушло.
Готова руку целовать я человеку,
что обижал и будет впредь мне делать зло.

Но вдруг в тиши —
есть миг жестокий, грубый,
есть миг, взрывающий покой и сонный плен,
когда мне хочется, чтоб затрубили трубы
и Страшный Суд свершился на земле.

Его не видя, все же знаю точно
о том, что он вблизи, я не одна,
и бережет от ужасов полночных
квадратик света из его окна.

О, только бы мне знать, что кто-то рядом —
невидимый, но явственный, как свет,
и это знание – защита и ограда,
ладонь на лбу, прохлада и привет…

Отодвинулись мгла с синевою,
дни и ночи ушли далеко.
Я устала. Глаза закрою,
посижу, отдохну немного.

Пелена чужбины упала,
и придвинулся вдруг безотчетно
образ тот, что во мне погребала
память дней и ночей бессчетных.

За борьбу, за сверканье стали —
ты прости! Мы запомним отныне,
что касанье иной печали
ранит больно, и память не стынет.

Моя хрупкая радость! Цветочек,
что взрастила с таким я трудом
на тяжелой безжизненной почве,
на пустынном наделе моем.

Моя хрупкая радость! Жестокий
тот закон мне известен давно:
если слез проливаешь потоки,
не создашь и росинки одной.

И дорога мне эта известна,
и другой уже не повстречать:
вспоминать, создавая песни,
вспоминать, грустить и молчать.

Книгу Йова раскрыла, читаю о нем.
вот герой! Нас ведь тоже учили
видеть благо и пользу в страданье своем,
подчиняясь Всевышней силе.

Если б только уметь разговор нам живой,
как и он, вести благосклонно,
и устало склоняться, как он, головой,
и идти к Отцовскому лону…

Я закрою дверь на замок,
я заброшу в море ключи,
чтоб мой дух смятенный не мог
на твой голос мчаться в ночи.

Знаю – ночи будут без снов,
знаю – дни покроет туман.
Утешенье мое – в одном:
это сделала я сама.