Фернандо Пессоа - Элегия тени

Господь со мной: в мече, подъятом
К святой войне;
В моем порыве бесноватом
Не Он ли громовым раскатом
Воззвал ко мне?

Покуда сердце рвется к бою
И меч блестит,
Я не робею пред судьбою,
И что ни встречу пред собою,
Душа – вместит.

Безумец я: земной удел
Не уместил моей гордыни.
И не свершив, чего хотел,
На берегу морской пустыни
Земной удел отрину ныне.

И буду ждать, покуда вы
Мое безумье переймете —
Дабы не сделаться мертвы,
Не перенять обычай скотий,
Присущий призракам из плоти.

О море, ты, кем предвосхищены мы!
Обманчив горизонт неразглядимый:
Уйми ненастье, дымку разомгли,
И вот, едва покончено с испугом,
Ты стелешь Даль и полнозвездным Югом
Ты причащаешь наши корабли.

И берега, что были тонкой нитью,
Обрадуются нашему подплытью,
Густые рощи сменят пустоту.
Потом видны коралловые пляжи,
Цветы и птицы; на берег сойдя же —
Владычествуй в негаданом порту.

На то и сон, чтоб дымку проницали
Дерзания, пустившиеся вплавь,
И, за покровом непроглядной дали
Взыскуя пляжа, птицы, родника ли,
В своих объятьях стискивали Явь.

Порыв бессмертен – только люди тленны.
Я, Дього Кан, отважный мореход,
Здесь вырубил посланье для Вселенной,
Чтоб снова двинуться вперед.

Я говорю ветрам и небосводу:
Дерзанье длится, бренна только плоть.
Я подвиг начал, Господу в угоду,
Да завершит его Господь!

Над морем я вознес необоримо
Наш гордый герб, владыку всех морей:
Где виден берег – там владенья Рима,
А где не виден – родины моей.

И я Распятье из гранита высек —
Затем что с верой в Божью доброту
Всю жизнь ищу ту пристань в горних высях,
Которую не обрету!

У края земли собирается мрак,
А птица над мачтами чертит зигзаг.
Своими крылами три раза махнула,
Махнула крылами – и молвила так:
«О что за отважный и дерзкий моряк
Взыскует земли и взыскует залива,
Где только ветра завывают сурово?»
И ей рулевой отвечает пугливо:
«Команда Жуана Второго».

«Зачем, о безумец, ведешь корабли
Все дальше и дальше от вашей земли?» —
Пернатая кличет, крылами играя
У самого края, у края земли. —
«Зачем очутились вы в этой дали,
Где царствую я безраздельным владыкой
Над пустошью дикой без дома и крова?»
И кормчий лепечет в боязни великой:
«По воле Жуана Второго».

И трижды руками плеснул рулевой,
И трижды потряс ими над головой,
И крестится трижды, и молвит пернатой:
«Здесь каждый из воинов еле живой,
Но это не я, а завет вековой
Ведет корабли через бурю и вой
К пустыне без дома и крова;
И душами властвует голос не твой,
Но воля Жуана Второго!»

Две наших длани – Промысел и Сила —
Повязку с глаз нам сбрасывают прочь,
Дабы одна наш факел возносила,
Другая – размыкала ночь.

Отыщем благо иль утратим благо,
На Запад вырываясь из тоски —
Но Разум – духом, плотью же – Отвага
У размыкающей руки.

Кто б ни велел и что бы ни велело,
Чтоб этот факел ныне был воздет,
Но Бог – душой, а телом – наше тело
У той руки, в которой – свет.

Священной волей дона Себастьяна
Взметая над простором океана
Имперский флаг
И не внимая пению и пеням,
Навстречу дымке и навстречу теням
Ты шла во мрак —

И не вернулась. У какого порта
Лежишь ты ныне, тиною затерта?
В какой стране?
Уже давно грядущее не с нами,
Его же блики – сумрачными снами
Летят ко мне.

Чем горше доля славы нашей прежней,
Тем в сердце и мятежней и безбрежней
Моя мечта.
В ее морях, вне времени и меры,
Но силою неистребимой веры
Плывут суда.

Когда, не знаю; знаю, что когда-то,
Случайно глядя в сторону заката,
Увижу, как
Ты выплыла из пены точно та же,
И та же дымка вьется в такелаже,
И вьется – флаг.

О Господи, ниспала темнота!
Мы рвались, мы не вырвались из плена:
И нам осталась наша немота,
Сиротство наше – и морская пена.

Судьба нам душу пламенем зажгла,
И старая надежда дорога нам,
Что этот жар не выгорел дотла
И что воспрянет с новым ураганом.