Фернандо Пессоа - Элегия тени

Кто дал мне цель, с которой не полажу?
Кто высучил неведомые нити?
Кто наказал распутать эту пряжу?

Дремотного лишая забытья,
Кто подарил сто тысяч пустожитий,
«Где расцветает брошенность моя»?

И не трудясь, и не ища занятий,
Все грезы перевидев на веку,
То забываюсь, то очнусь некстати —
И только множу прежнюю тоску.

И юности подобна перезрелой
Надежда на иные времена:
Она жива, но что ты с ней ни сделай,
Как юность перезрелая, тошна.

Все бездоходны, все они похожи —
Мой каждый час, неделя или год:
Как здоровяк, разлегшийся на ложе,
Улиткою ползущий скороход.

Я чувствую, как, оторопью взята,
В меня глядится собственная суть,
Но сам я замер, и лучи заката
Мне только скуку проливают в грудь.

Пустая жизнь, спрягающая слоги!
Без мысли звук, без моря – корабли;
Без путника – далекие дороги —
Чтоб только грезы цельность обрели!

Твои стихи, блаженство напоказ,
Тебе слагать, печальному, легко ли?
Я тоже был в эпикурейской школе
И доброй волей ум терял не раз.

Я совершенства жаждал: всякий час
Пускался я на поиски – доколе
Не понял, что любая цель в расколе
С безмерностью, что нам открыта в нас.

С того и плачем, что узнать влекомы
Границу своего же идеала.
Есть берег морю, небу – окоемы,

А нет предела только у тоски
О чем-то без предела и начала,
В которой мы безмерно велики.

Недостижима и не понята
Она, не существующая въяве.
Еще грустнее и еще слащавей,
Когда земная манит красота.

И потому пускай в ее составе
Найдутся только общие места,
Дабы любой поверивший спроста
Узнал, что прикасается к отраве.

Лишь тот, кто чашу выпил понемногу
Или глотком – а лишь бы без остатка, —
Хотя и поздно, узнает дорогу.

Он чувствует, как тяжесть налегла
И как смотреться пагубно и гадко
В прозрачность бесполезного стекла.

Безумье или глупость: только так
Хоть каплю блага выманить у рока.
Не думать, не любить, не чаять срока
И не разуверяться что ни шаг.

Любую вещь, открытую для ока,
Приветствует за доброе дурак;
Свой миру соприродный полумрак
Юродец принимает без упрека.

Два зла на свете: правда и порыв.
Узнать их зло на свете путь единый —
И ту, и этот взглядом охватив:

Она ужасна, в нем же – пустота:
Не меньший ужас. Будто две долины
С боков неодолимого хребта.

Глубокий вздох, умчи меня в края,
Где ни чужбины, ни родного дома
И все, что есть, вовеки не влекомо
К потусторонней форме бытия;

Где чувствований мутная струя
Сподобится и формы, и объема
И где владыкой утвердится дрема,
Душевной жизни искру притая.

Умчи меня… Но что чужие сферы
И что края, незримые доселе,
Когда не приступ запоздалой веры,

Еще мечта, еще один порыв,
Как все мечты, летящий мимо цели,
Еще сильнее сердце искрушив?

И ум, и веру отодвинув прочь,
Воздержимся от скорби, от укора
И поцелуев – ибо очень скоро
Надвинется отсроченная ночь.

Не ощущай, но жизнь свою упрочь,
Отдав ее на милость благотвора,
Названьем сон; без топи, косогора,
Подобный путь нетрудно превозмочь.

Гряди сюда с кифарами и маком,
Дурные сны развея сонным зельем, —
Гряди, Морфей, опутай души мраком

И в ту опустошенность уведи,
Где чувствуем, что грудь полна весельем,
Что ничего не чувствуем в груди.

О сон, о морок! Видно, оттого-то
Желаем преисполниться пустот,
Что сердце ждет – и понапрасну ждет,
И мало сил для горестного счета.

И что за сна мы жаждуем? – чьего-то:
Чужой мечты и сладостных тенет,
В которых затеряется, уснет
Вся бодрость, отворенная для гнета.

А морока забвенного хотят
Не иначе, как только под наплывом
Бессонных чувств – и гибнут, уступив им,