Ян Рубенс - Сложнее, чем кажется

– Кажется, да.

– Ты же умеешь ходить поперек страха… Ну?

– Да…

– Ты готов?

– Я попробую.

– Еще раз слушай меня, сосед… пробовать можно, когда попыток несколько. У тебя попытка – одна. Повторяю вопрос: ты готов? Ну!..

– Да!..

– Врешь. Не готов еще… Но за два с половиной дня подготовишься. А с этой кашей… – он кивнул на окно, – не думай больше. Разберусь показательно. – Олег встал, пару раз прошелся по комнате, закинув короткие плотные руки за спину, повернулся к Рубенсу и сказал тихо и страшно, – Если ты не придешь, ты для меня сдохнешь. Я не люблю ошибаться в людях и не прощаю им своих ошибок. Простить могу испуг и растерянность, тем более тебе… но не прощу страха и слабости… Ты меня понял?

– Да… Я приду.

– Точно?

– Точно.

– Так я пошел?

– Ну да… Спасибо.

Олег кивнул.

– До понедельника? – еще раз обернулся он от двери, с недоверием глядя в заплаканные светло-серые глаза.

– До понедельника. – Ян старался держать спину прямо.

– Я в воскресенье позвоню. Проверю. – Олег погрозил пальцем.

– Хорошо…

И Каретный ушел.

Ну ребятёнок же совсем… – с досадой сжимал губы Каретный, спускаясь по лестнице, – ну как же бросить-то его… Сожрут же!

Ян оделся. С трудом преодолевая слабость и дрожь в руках и ногах, достал из принесенной сумки тетради, разложил учебники и сел за стол.

В тот день ни одного задания сделать не получилось.

Но вечером он поел. На кухне. Со всей семьей.

Юля действительно жила далеко, из-за ремонта дорог действительно были пробки, и в галерею они опоздали не на полтора часа, а на два. И Эльза действительно была готова их убить – Яну срочно необходимо утвердить семь рецензий на трех языках. Он утвердил… В конце концов, Холостов уволок изможденного Рубенса на балкон, сунул ему в руки большую чашку кофе, закурил.

Вид с балкона галереи открывался на парк и на прудик, где плавали утки. Май был теплым, ветер слабым. Рубенс прикрыл глаза: наконец-то можно забыть и студентов, и подготовку к выставке, и рецензии, которые Эльза писала за него по-настоящему хорошо, и непонятно, зачем до сих пор все с ним утверждает. Слышно, как где-то невдалеке едут по бульварам машины. Внизу простучали каблуки. Можно весь день забыть. И Юлю можно забыть. И тут – как удар в ухо – Холостов:

– Расскажешь?

– Что? – Ян вздрогнул.

– За что так разозлился на эту девочку?

– Она полезла, куда ее не звали, – не даст забыть…

– А ты всегда лезешь только туда, куда зовут? Что за шоу ты устроил? Тебя тот парень в восьмом ряду звал? Для кого было выступление? Ты перед кем рисовался?

Холостов смотрел с балкона вниз, и сам не понимал, ждал ли он честного ответа или и так его знал. Пауза перестала быть «мхатовской», кто-то явно не знал свой текст.

– Отмолчишься? – с некоторой надеждой спросил Костя, не сводя глаз с уток.

– Отмолчусь, – Ян разглядывал облака.

Рубенс тихо радовался тому, что Костя не требует ответа, а Костя уже боялся этот ответ получить, он продолжал спрашивать себя: неужели Ян все во мне видит?.. Но ответ услышать ему, пожалуй, не хотелось. Обоим лучше говорить о Юле.

– А на нее ты разозлился, как только она спустилась. Я видел. Она и сказать-то ничего не успела. За что ты?

Ян скривился. Глупо признаться, что он чувствовал угрозу: такие глаза на него смотрели… Он как будто видел их уже, но ведь это невозможно, он бы запомнил, как запоминал любые лица. А глаза эти видели его насквозь. Кто же захочет, чтоб его видели насквозь! Эпизод в лифте и вовсе заставлял Рубенса вздрагивать и он даже потряхивал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее воспоминания. Но забывать он не умел, и хлипкая кукла-недодевочка стояла перед ним, будто настоящая, прижимая к себе дурацкий портрет, и выворачивая на изнанку страшную тайну, которую Ян защищал из последних сил. Каким-то чудом он знал, что она видит еще больше, чем говорит, хотя, казалось бы – уж куда больше? Глупо все это, таинственно и неубедительно. Паранойя, страхи, комплексы. Вряд ли Костя ждет сейчас подобных философских этюдов. Видя, как он набирает воздух, чтобы, видимо, повторить вопрос, Рубенс выпалил:

– Костя, ты любишь своих фанаток?

– Ну, смотря что с ними делать! – Холостов прищурился, самодовольно скривил губы, склонил голову набок, как будто прицениваясь к кому-то.

– Ну а мне с ней что делать?

– А кто тебе сказал, что она твоя фанатка?

– А чего она так на меня пялилась?

– А чего тебя это так разозлило? Ты разве что не пнул ее, когда отправил на место. За что? И о какой болезни она говорила?