Ян Рубенс - Сложнее, чем кажется

Олег разглядывал Рубенса и тихо радовался, что он – не такой.

Как-то раз Каретный пришел в школу после очередного недельного прогула, мрачный, тихо злой. Ян косился на него весь урок, а на перемене не выдержал:

– Я могу тебе чем-то помочь?

– С чего вдруг?

– Ну, я вообще, сижу с тобой за одной партой. Мне не очень комфортно, когда ты в таком состоянии.

– Пересядь.

– Ты удивительно вежлив сегодня.

– Как всегда.

– Да нет, гораздо вежливее!

– Не нравится – пересядь, – отрезал Олег.

– А есть еще варианты?

– Вариантов всегда много.

– Олег, мы так поссоримся.

– Да мне насрать.

– Тебя это устраивает?

– Я сказал: мне насрать.

– Договорились.

Весь урок они вели себя так, будто каждый сидел отдельно. Они бы так и разошлись, и возможно – навсегда, но Рубенс забыл в полке под партой рисунок. Каретный обнаружил его на перемене, достал и увидел свой портрет. Какой он был на этом портрете? Такой, каким хотел стать. Рубенс добавил ему лет, силы и жизненного опыта. С обычного тетрадного листа смотрел настоящий полководец… Черт возьми… как он это сделал?

Мы никогда не знаем, какие струны в душе таких людей, как Олег Каретный, еще могут звучать. Мы видим их жесткость и жестокость, черствость и равнодушие, непримиримость, эгоцентризм… и, в общем-то, не ошибаемся. Но в некоторых остается какая-то струна, неожиданно начинает звучать, встретив свой камертон. Неожиданно для самого человека. Он приглядывается, прислушивается, решает – сопротивляться или нет. А потом – либо признает ее право на существование, либо рвет ее и покрывается броней уже целиком.

Что-то вроде заботы. Что-то вроде компенсации за собственную жестокость.

– Спасибо, – выдавил из себя Каретный в начале следующего урока.

– За что?

– За то, что ты оставил в парте.

– Это я тебе принес.

– Я понял.

Каретный несколько месяцев изучал свою струнку, вчувствовался в нее, пробовал на звук и на вкус. И она ему понравилась. Он сравнил ее с тем, что уже имелось в его жизни, и на фоне хладнокровного, непробиваемого сообщества, собранного им вокруг себя в последние три года, эта струнка показалась ему какой-то фантастически живой. Единственная и последняя. Ему всего восемнадцать, но если он перережет ее сейчас, то больше никогда не услышит, как она может звучать.

Олег был первый и единственный, кто вычислил Яна с Денисом. Струнка натянулась и готова была вот-вот лопнуть: еще педиков мне не хватало! Но вечерами он иногда поглядывал на свой портрет, и вдруг отпустило: какая, в сущности, разница?! Его дело…

Записка, которую Олег подсунул Рубенсу под локоть, заставила Яна вздрогнуть: «Шифруйтесь четче. Вас выкупают».

– Это о чем? – спросил Ян после уроков. Он стоял у входа в школу, комкая листочек и глядя куда-то мимо Каретного.

– Ты знаешь о чем. И я знаю. Больше никто пока. Но слухи пошли.

– Какие?

– Тихие пока. Где-то спалились вы.

Рубенс наконец-то посмотрел Олегу в глаза. Маленькие, глубоко и близко посаженные, темно-карие, как два шуруповерта, они буквально целились.

– И давно ты нас?..

– Давненько.

– Как?

– Я вижу. Смотрят все. А вижу – я, – и Каретный хитро ухмыльнулся. – Сосед, я не просто так по всей школе главный, – и, подмигнув, он уже готов был уйти.

– Так почему ты мне морду не набьешь? – вдруг спросил Ян с отчаянным вызовом.

– А что, надо? – Олег остановился, прищурился, подошел к Рубенсу почти вплотную. – Знаешь, за что ты мне нравишься?

– Нет…

– За то, что, даже если боишься, идешь дальше. Уважаю тех, кто умеет идти поперек страха.

– Я не боюсь.

– Врешь… я чую. Чую твой адреналин. Печень ждет? – и он слегка толкнул Рубенса кулаком в живот. Ян промолчал, с трудом выдерживая вызывающе-экзаменующий взгляд Каретного. – Не бойся. Я тебе говна не сделаю, – Олег резко развернулся и пошел, не оборачиваясь, во двор дома напротив.

В тот вечер Каретный снова разглядывал портрет своего будущего… Что-то я стал сентиментален. Сдать его всей школе, – он надломил уголок листа, – а зачем? И так понятно, что разорвут. Голубизна его, конечно, портит… А ведь он меня разглядел… не хуже, чем я – его… Достойный соперник? Да какой он соперник! Что-то другое. Не враг, не противник. Кто же ты мне такой, сосед?

Он открыл дверь в комнату Рубенса.

– Так, сосед, привет, жопу с кровати поднял, морду ко мне повернул, на меня посмотрел… М-да…. Плохо дело. Да, да, это я, чего глаза выпучил? Говорю тебе – поднимайся, одевайся, не то запинаю нахрен.