Бернис Рубенс - Пять лет повиновения

Мисс Хоукинс посмотрела на часы. Было 2.30. Если все пойдет по плану, то к шести вечера она уже будет мертва.

«Может, послушать новости? — подумала она. — Хотя мне уже незачем беспокоиться о погоде».

Она в сотый раз проверила свои пожитки. Открыв дверцы шкафов на кухне, еще раз удостоверилась, что все в полном порядке: опрятно и чисто — хотелось оставить о себе хорошее впечатление. На комоде заметила чашку с чуть обитыми краями — тут же выбросила. Сегодня утром начистила все столовое серебро и оставила открытыми дверцы, чтобы насладиться его сиянием. Теперь в спальню. Расправила на кровати покрывало в виньетках, оторвала торчавшую выдернутую нитку — она явно портит вид. Две юбки, лучшее платье, пальто и три блузы в целлофановых чехлах в гардеробе: каждая вещь на отдельных плечиках. Внизу три начищенные и отполированные пары туфель, стоящие строго в ряд. Прямо около них аккуратно сложенный полиэтиленовый пакет, в который она по возвращении запакует меховые ботинки. На каждой из четырех полок бельевого шкафа по два скромных мешочка с лавандой. Чтобы были видны, положила их поверх ровных стопок свитеров, белья и прочей ерунды. Проверила бак для грязного белья — пусто и чисто. Быть пойманной с грязным бельем…. Нет, стыд преследовал бы ее тогда и в могиле. И буфет был пуст или почти пуст: там оставались четыре банки макрели, опрометчиво купленные в конце распродажи. Да, еще пакет молока. Но если верить обещанному сроку хранения на упаковке — три месяца, — за это время ее должны будут обнаружить и молоко определенно не пропадет. Все было в порядке. Она была готова.

Вернулась в гостиную. На журнальном столике лежал белый конверт с надписью «Завещание мисс Джин Хоукинс. Всем заинтересованным лицам». Она, правда, не представляла, кому в целом свете предназначалось это послание, но так полагалось писать. Конверт еще не был запечатан. Это она сделает прямо перед заключительным актом своего ухода. Еще несколько раз проверила, все ли аккуратно и правильно написано: «Я завещаю все свои сбережения и все мое имущество приюту Святого Сердца. Вистон, Лондон, СВ6. Подписано в здравом уме и твердой памяти (подпись) Джин Хоукинс (кассир). Подтверждаю — миссис Мэри Валам (домохозяйка)». Мисс Хоукинс улыбнулась. Ей нравилось это имя. Такое мягкое и одновременно надежное. Расписалась за Мэри, немного изменив наклон почерка. Просто ей некому доверить столь деликатное поручение: у нее не было ни друзей, ни семьи.

О семье она никогда ничего не знала и не пыталась узнать. В приюте, где прошли первые годы ее жизни, не поощрялись расспросы на эту тему. «Мы взяли вас ниоткуда» — был единственный ответ на робкие попытки разузнать о своем происхождении. Это касалось всех приютских детей. Вначале она еще надеялась когда-нибудь услышать о своем «ниоткуда»: где, как и почему. Но за четырнадцать лет, проведенных в приюте, ее любопытство куда-то незаметно испарилось.

Сложила написанный лист и положила в конверт. Она медлила с конвертом не потому, что что-то не так, просто незапечатанный конверт еще заключал в себе некоторую незавершенность, а значит, крошечную возможность действий. Всю жизнь кто-то отдавал приказы мисс Хоукинс, а она их выполняла. В приюте это была матрона, в школе — учителя, на фабрике — мастер, потом — управляющий. И всегда послушание было ее натурой. Точное исполнение приказа доставляло ей острое, почти физическое удовольствие. Поэтому конверт со своей последней волей она заклеит потом — с ощущением трепета, близкого к оргазму. Сейчас, когда она достигла пенсионного возраста, приказы больше не поступали: и откуда ей теперь было знать, что делать со своей жизнью? Принятому собственному решению альтернатив не было.

Мисс Хоукинс пощупала землю в горшке с аспидистрой, стоявшем на подоконнике. Земля влажная — цветок спокойно переживет ее. Проверила банку с таблетками на туалетном столике — «Превышение указанной дозы опасно». Если выпить все таблетки, это не будет своеволием. Она просто не согласится с чужим мнением, а уж это она могла себе позволить в качестве последнего желания. Надела шляпу и пальто, еще раз осмотрела все шкафы и комод. Перед выходом включила газовый обогреватель в спальне, что было явным излишеством для человека, который никогда в жизни себя не баловал. Но на смертном ложе она разрешит себе некоторую роскошь. Закрыла дверь в спальню и вышла из дому, отправившись на фабрику в последний раз.