Владимир Владыкин - Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

Усадив Диану за стол, Марусьев пошёл на кухню, чтобы ему подали в кабинет ужин. После этого распоряжения он ушёл восвояси, а в столовой после его ухода понемногу поднимался звенящий, рокочущий гомон детворы.

– Ура! Маруська слинял! – шёпотом передавали ребята друг другу свежую весть.

И вот зашлёпали катушки хлеба кому-то в чашку, а кому-то и в лицо. Один шарик отскочил от большого пацана Ивашечкина Ипполита и срикошетил прямо в Диану. Она невозмутимо подняла глаза на пацанов, которые были старше его года на два, а то и три и вели озорную перестрелку. Находились смельчаки, которые его не боялись, но с Полем не хотели связываться потому, что директор из всех его выделил за умение любому дать сдачи. И потому над всеми, кто был старше его, Поль держал верх. И с ним никто не хотел связываться, так как за ним стоял директор. Это Диана слышала от девочек, и сейчас несколько обиженный взгляд столкнулся с нацеленным на неё цепким взглядом Ипполита, который весело подмигнул Диане, словно говорил, дескать, не робей, подруга, тут через корнанье проходят все.

– А ну мне утихните! И хлебом не кидаться, али хотите пол вымыть и двор подмести?! – вскрикнул Поль, махая всем кулаком.

И мигом в столовой установилась тишина.

С этого вечера в столовой Поль стал Диане оказывать покровительство, никому не давать девочку в обиду. Впрочем, всюду, где ей приходилось бывать на территории детдома…

– Хочешь, я тебя буду звать сестрицей? – предложил однажды Поль. – В тот раз ты мне не понравилась. Учти, я наглых не люблю, хотя сам бываю не дай боже. А тут иначе и нельзя.

– А что у тебя совсем никого нет? – поинтересовалась она.

– Да, больше отец не успел – в тюрягу сел!

– Ну, в таком разе я могу быть только двоюродной. Это всем разрешается. Ведь родной брат у меня уже есть! Разве ты его не знаешь?

– Это от меня не укрылось, в первый день вычислил. Так надо, ты не обижайся. Он уже в моей кодле, Диана. Да и тебя мне сдавали наши чувихи, но я не торопился взять тебя на абордаж… Только, помнишь, говорил, чтобы не наглела. А ты не послушалась, слыхала, что директор провякнул? Так что учти…

– А что же так, пожалел? И ты бы розгами меня бил? – улыбнулась лукаво она, прищуривая натянуто глаза.

– Ты на виду воспитателей веди себя хорошо, а со мной не пропадёшь. Про розги это я сам слух пустил, чтобы слушались. Но однажды стебанул Луизку. У неё язык длинный. Имей в виду. Тут надо хитрить, а не лезть на рожон. Меня Маруська за своего… держит, а ты про это никому не базарь. Усекла?

– Как не базарь, когда Луизка и Полина, которую ты любишь, мне и сказала, что ты…

– Заглохни, и чтоб мне про неё ни слова, поняла?..

– Ох-ох, она невеста твоя, что ли? – весело спросила не без ехидства Диана.

– Хочешь и ты будешь, но не сейчас, а когда подрастёшь…

– А разве сёстры могут быть невестами?

– Но ладно, ладно, я пошутил…

* * *

…С какого-то времени Диане начала сниться мать, и такими картинами, как это бывало порой в жизни, она брала её на руки и куда-то несла по улице. А вечером приходили в свою квартиру, в которой царил беспорядок: кругом пыль, грязь, и вот она принималась за уборку. Но у матери почему-то всё вываливалось из трясущихся рук: и посуда, и веник. Видя ужасающую немощь матери, Диана поспешала ей на помощь, брала веник и пока подметала, мать, как под шапкой-невидимкой, куда-то исчезала, отчего на девочку нападала небывалая тоска, и, засыпая, всхлипывала во сне. И она, охваченная страхом от одиночества, дрожа всем тельцем, просыпалась…

А потом, словно по призыву Всевышнего, Таисия появлялась в детдоме, чтобы проведать своих забытых детей. И каждое такое её посещение оканчивалось для детей слезами и неизбывной грустью. В следующий раз мать пришла через несколько месяцев (после лечения от алкоголизма) показаться, какой теперь стала свежей и бодрой. И, преисполнившись верой, что теперь ей вернут детей, с ходу пошла к Марусьеву. Однако переговоры с директором к желаемому не привели, она ушла донельзя обиженной и морально подавленной.

А Диане и брату Ване после посещений матери в памяти оставались лишь одни гостинцы. Сначала при виде несколько посвежевшей и даже помолодевшей матери у Дианы проснулась в душе радость и желание больше не расставаться с дорогим ей человеком. И так хотелось верить, что отныне мать будет жить по-другому, поскольку сознание возвращало хорошее прошлое, когда её запои сменялись неделей-другой отрезвления. И по тому времени девочку охватывала безотчётная грусть. Мать опять приходила и обещала дочери вернуть свои родительские права. Но дочь почувствовала исходивший от матери несвежий запах спиртного. Диана в отчаянии оторвалась от неё и закричала: