Екатерина Люмьер - Цветок Зла

На войне дни страшные, долгие, полные крови. Вечером, когда обе стороны могли перевести дух, наступала тишина. После самых жестоких сражений не хотелось говорить. Мы могли только курить табак и молча вглядываться в чернеющее небо с другими звездами. Офицер Ричард Лейн Элдридж становился просто Ричем, дворянская высокородность – всего лишь биографическим фактом, и все эфемерное – каждое напоминание «возвращайся домой» – единственной возможной верой.

На войне не веришь в бога. На войне люди, оставленные им. В первые недели тебе кажется, что кто-то свыше ведает и знает, и что он защитит, спасет, благословит. А потом у тебя стынет кровь. Разбивается и идет ко дну любая вера, когда на твоих руках умирают в муках молодые солдаты, которые не разменяли и половины твоего возраста. А ты знал каждого из них по имени, знал о том, кто их ждет: родители, невесты и жены, новорожденные и подрастающие дети. А они бесславно погибли на войне, откуда их тела никогда не вернутся домой.

Вдыхая острую горечь дешевого табака, вглядываясь в черноту, я думал о будущем, обнадеживал себя и хотел верить. Получив последнее письмо еще до Рождества, я думал, что она не стала бы оставлять меня, что письма просто перестали приходить из-за погоды или по какой еще причине, но только не потому, что Изабель забыла своего офицера.

После пережитой боли, когда моя жена умерла в родовых муках, я наконец был готов вновь жениться. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет, и я думал, что, вернувшись с линии огня, я смогу начать жизнь в отставке заново. Но дома меня встретила только смерть.

Провожая миссис Фолкнер до экипажа у выхода с вокзала, я спросил только одно, что меня волновало сильнее всего:

– Убийца был пойман?

– Едва ли мистического зверя можно поймать, мой милый Ричард, – женщина поднялась в открытый экипаж, опираясь на мою руку.

– Мистического?

– Разве может хоть кто-либо на этом свете испить человека, не оставив и капли крови, – ей тяжело давались слова о смерти Изабель. Леди Эдит стала еще сильнее бледна и слаба. Ее здоровье было подорвано произошедшим. – Только древнее и страшное создание.

Я ничего не ответил, обдумывая услышанное. Подобная версия была невозможной для моего скептического ума, но после войны я стал верить только себе самому, а потому мне предстояло обдумать возможность такого положения вещей.

– Могу ли я просить вас подвезти меня до кладбища?

Получив согласие, я забрался в экипаж.

Оказавшись у фамильного склепа Фолкнеров и получив возможность побыть наедине с собой, я наконец полностью осознал, что теперь действительно остался один. Меня больше никто не ждал.

Она была так юна и свежа – всего-то двадцать лет, – добросердечна и нежна. А теперь по чужой прихоти покоилась под тяжелым камнем, на котором погибли белые цветы, оставленные кем-то из близких.

Решив похоронить горе внутри себя, я понадеялся напоследок лишь об одном – найти убийцу. Причинять ответную боль и мстить не позволяла честь офицера, но мне хотелось взглянуть в его лицо.

Я вернулся в свой дом, тихий и молчаливый. Прислуга, которую я не распустил перед отъездом, старательно прибиралась каждый день – не было ни пылинки, и в доме было тепло. Окруженный родными стенами и безмолвием, присев в кресло у разожженного камина, я предался раздумьям. С этого момента мне предстояло многое переосмыслить.

Мой свет, мой ангел погиб от рук человека или существа – не знал, верить или же нет, – и это, лишив меня последней надежды, возможно, сделало меня свободным. Свободным от ожидания, от стремления к идеализированной картине будущего, вернуло с небес на землю и развеяло грезы, недостойные отставного офицера.

Я погибал каждый день, когда погибал кто-то из моих солдат; погибал, когда бился за Британскую Империю, не видя смысла в нелепом кровопролитии и смертях. Я погибал как Ричард Л. Элдридж – единственный из потомков дворянского рода, и находил себя только как полковник, ведущий за собой тех, кому предстояло никогда не вернуться.

Возвращаясь с войны, ты веришь, что, переступив стены родного дома, ты присядешь в любимое кресло и сможешь ощутить – закончилось. Черные дни отступили, погасло южное безжалостное солнце, стихли ветра, и над головой не мерцают чужие далекие звезды.

Ты до последнего не отпускаешь мысль, что теперь все наладится и ты сможешь вернуться к себе прежнему. Вернуться и закружиться в канители светских бесед, случайных вальсов и ночных прогулок по тихим аллеям; сможешь предаваться нежной страсти со своей возлюбленной и строить планы на будущее.