Бернард Шоу - Пигмалион. Кандида. Смуглая леди сонетов (сборник)

Сопоставьте пьесу с «Карлом I» Уиллса, где Кромвель развенчан до такой степени, что Джек Кед в «Генрихе VI» выглядит просто героем, и после этого уверуйте, если сможете, в то, что Шекспир был одним из тех, кто «гнет колени там, где раболепье приносит прибыль». Вспомните Розенкранца, Гильденстерна, Озрика, франта, досаждавшего Хотсперу, и десяток других мест, где речь идет о подобных же личностях! Если такого рода примеры что-нибудь доказывают (а мистер Харрис повсюду опирается именно на такие), то Шекспир ненавидел придворных.

Если же, с другой стороны, обратить внимание на то, что шекспировские персонажи принадлежат к праздным классам, так ведь то же самое относится и к персонажам пьес мистера Харриса и моих. Промышленное рабство несовместимо с той свободой приключений, изысканностью облика и интеллектуальной культурой, с той широтой охвата, каких требует более высокая и утонченная драма. Даже Сервантесу пришлось в конце концов отказаться от возни Дон Кихота с трактирщиками, требовавшими от него уплаты за жилье и пропитание, и сделать его свободным от экономических тягот, каким был Амадис Галльский. Все, что происходило с Гамлетом, не могло случиться с паяльщиком. Бедняк на сцене призван выполнять ту же функцию, что и слепой, а именно возбуждать сострадание. Бедность аптекаря в «Ромео и Джульетте» производит сильное впечатление и даже позволяет вывести здоровую мораль: совесть для бедняка излишняя роскошь. Но если бы все действующие лица пьесы были так же бедны, как он, получилась бы мелодрама на манер тех, какими нас угощают сицилийские актеры, а это было бы не лучшее, что мог предложить Шекспир. Когда бедность будет уничтожена и праздная, вольготная жизнь станет доступна всем, то единственными пьесами, оставшимися от нашей эпохи, которые будут иметь хоть какое-то отношение к действительности (в понимании того времени), будут те, в которых никто из персонажей не терпит нужду и не влачит жалкое, нищенское существование. Наши пьесы о бедности и убожестве, которые сейчас одни только и воспроизводят правдиво жизнь большинства живущих, тогда попадут в разряд документов о скупцах и монстрах, и читать их станут только студенты, изучающие историю социальной патологии.

И вот в свете этого рассмотрим теперь шекспировских королей, лордов и джентльменов!

Разве имел бы основание сам Джон Болл или пророк Иеремия считать, что Шекспир польстил этим господам? Поистине, не проходило по сцене вереницы негодяев, развенчанных с большей беспощадностью! Даже монарх, который останавливает мятежника, сославшись на божественный ореол, охраняющий короля, – пьяница и похотливый убийца, и его вскоре с презрением приканчивают на наших глазах, несмотря на его божественный ореол.

Я мог бы написать не менее доказательную главу о диккенсовского толка предубежденности Шекспира против трона, знати и джентри в целом, чем это сделали мистер Харрис и Эрнест Кросби, стоя на противоположных позициях. Я даже готов пойти дальше и утверждать, что Шекспир был неграмотен в своем понимании феодализма. И он, конечно же, не предвидел демократического коллективизма. Если не считать таких банальных понятий, как война и патриотизм, Шекспир был насквозь капером. Ни один человек в его пьесах, будь то король или горожанин, не выполняет никакого гражданского долга для блага общества и не имеет об этом ни малейшего понятия, разбираясь разве что в деле назначения констеблей; тут Шекспир привлекал внимание к злоупотреблениям совсем в духе фабианского общества. Его волновало пьянство, а также идолопоклонство и лицемерие в системе судопроизводства, но средство против них он видел только в индивидуальной трезвости и свободе от идолопоклоннических иллюзий, насколько он вообще мог предложить какое-нибудь средство, а не просто потерять веру в человечество. Его первое и последнее слово о парламенте было: «Купи себе стеклянные глаза и делай вид, как негодяй политик, что видишь то, чего не видишь ты».

Он и не представлял, с каким чувством сегодняшние поборники национализации земель относятся к тому, что он принимал участие в огораживании общинных земель в Уэлкоме. И объяснение тут не в его умственной отсталости, а в том, что английские земли в ту эпоху нуждались в индивидуальном владении и возделывании, а английская конституция нуждалась в принципах индивидуальной свободы, которые исповедовали виги.