«Апрельский небосвод то войлочен, то ситцев…»
Апрельский небосвод то войлочен, то ситцев.
То бросит нам снежок, как крошки – голубям.
В предчувствии тепла вдруг сократится мышца,
погонит жизнь по жилам-желобам.
Весна уже вошла в распахнутые двери
и требует, чтоб ей оказан был прием.
Нас не скворец, не грач заставят ей поверить,
а сводный хор синиц и воробьев.
Они орут свою восторженную лажу,
то мажа мимо нот, то путаясь в долях.
…Распустятся вот-вот зеленые плюмажи
на чудом уцелевших тополях.
«Хоть ветер не южен – весна задержалась в раю, …»
Хоть ветер не южен – весна задержалась в раю, —
я с птичками дружен. Я их голоса узнаю.
Утрами брожу вдоль немытой, бурливой реки,
и слышу, как птицы поют. Их рулады легки.
И щелкают клювом, в зенит хохолками торчат.
Весна затянулась. Скворцы не выводят скворчат.
А, впрочем, куда им спешить? Скоро будет тепло.
И клювом птенцы скорлупу разобьют, как стекло,
и выйдут на волю, и станут на волю кричать.
А папы и мамы скворчат успокоят скворчат.
Но ветер покамест не южен, и я налегке.
И мусор восторженно кружит по рыжей реке.
А птицы кричат и крылами по воздуху бьют.
Весна задержалась.
Но как эти птицы поют!
«…И было мне плохо очень…»
…И было мне плохо очень.
А было мне плохо вот как:
очередной мой отчим
стегал тараканов плеткой,
крича им: «Уйдите, падлы!
Не портите наши нервы!»
А снег за окошком падал.
Мне виделся лик Минервы.
А он, ничего не знача,
словами неволил небо.
…Для матери был он – мачо.
А для меня он – не был.
«Я на мир смотрю без злобы…»
Я на мир смотрю без злобы.
Мир – дешевый аниме.
Кучки снега – не сугробы,
только память о зиме.
Вспоминаю: было дело,
мерзло тело, снег был бел.
Как сдаваться не хотел он!
Многоточие. Пробел.
«Я буду жить. И жить я буду так…»
Я буду жить. И жить я буду так,
как будто я не буду жить иначе.
И надо мной мой колокол заплачет
тогда, когда я обозначу знак.
Я не борюсь, не напрягаю жил,
не вру о том, что правильно, что – ложно.
Я буду жить. Так жить, как раньше жил.
А по-другому жить мне невозможно.
Я буду жить. Почти наверняка
я доберусь до Сциллы и Харибды,
пройду меж ними, налечу на рифы —
и там потонет первая строка.
Она потонет… Но, себе на смену,
вновь Афродитой вынырнет из пены.
Александр Свердлов. Грация
Юрий Попов. Недоброе утро
Время – величина непостоянная. Но так только кажется. Меняются государства, политики, политические установки, меняется контекст эпохи – но это видимые изменения. Кажущиеся. Не меняется ничего. Одна государственная власть сменяется другой, такой же, как предыдущая, жаждущей бесконечной и безвременной власти. Один диктатор сменяет другого, менее талантливого и менее изощренного в методах. Так – всегда, во все времена, во всем Времени. Разве это перемены? И люди остаются постоянными. Покорными или, наоборот, непокорными. Первых всегда больше, они всегда подавляют. Революции? Чепуха! Их исполняют те, кто заранее либо диктатор, либо покорен диктатуре. Что же меняется во Времени? Ничего.
«Под рокот журчащего баса…»
Под рокот журчащего баса
беру флажолет.
На пенсию вышел. Прекрасно!
Но денег-то нет.
На карточке девственно чисто,
в кармане – пятак.
…Струна на гитаре речиста —
рокочет не в такт.
Торопится Фонд пенсионный
меня извести.
Ведь пенсия – это прогонные
к финалу пути.
Гитару терзаю, как гусли,
шедевры творю.
«Желание петь, не погасни!» —
себе говорю.
Струна дребезжит – то мажорно,
то музыкой сфер…
А деньги, надеюсь, во вторник
пришлет ПФР.
«Александровским бульваром…»
Александровским бульваром
я качу на велике.
«Жизнь дается нам не даром!» —
говорится в телике.
Читать дальше