Геннадий Васильев - Частная коллекция. Стихи, рассказы, пьесы

Короткое движение руки —
и долгое дрожание строки.
Колоколов и сердца перезвон.
И семь часов. И кофе на закланье.
Желанье жить – законное желанье.
Желанье петь – а в нем какой резон?

Резона нет. Есть магия стола,
моя тетрадь – мой жребий, Каббала,
тропа кривая, посох мой, сума.
Глотаю кофе, обжигая связки.
Резон такой: без плана, без подсказки
кроить строку, чтоб не сойти с ума.

Я проведу по прошлому рукой.
Я пригрожу грядущему строкой.
И солнце спляшет степ в моем окне
и островком всплывет в кофейной чашке.
Отарой выйдут на небо барашки,
с боков курчавых слизывая снег.

Короткое движение, толчок —
перо легло послушно на бочок,
строка уткнулась в точку. Кончен стих.
Знак препинанья всюду одинаков.
Ему не стать ни пресмыканья знаком,
ни знаком тем, что путает пути.

Я красил стену краской.
Суровы краски дня!
Любовь моя с опаской
болела за меня.
Я краску клал неровно
и песню пел свою
о том, как хладнокровно
я крашу и пою.

Ходила кисть свободно.
Я пел на «раз-два-три».
Маляр-то я негодный,
не нравится – сотри.
А не сотрешь – на стенке
останется мой след,
штрихи, мазки, оттенки
моих и наших лет.

Я в жизни слишком мало
расходовал белил.
Не про меня ли Малер
куплеты сочинил?
Я странствовал – и верил,
что ты – моя звезда.
Вот только подмастерьем
я не был никогда.

Нас небо любит разных,
и мне ль о том тужить?
Акриловую краску
на жизнь не положить.
И я в усердье ражем
себя не узнаю:
пою себе – и крашу,
и крашу. И пою!

Кажется, несложная затея:
взял рожок – и дунул. И звучит!
Музыка. Мистерия. Медея,
мстящая. Кому? Не различить.

Увлеченный тайною порока,
надрываясь, трудится трубач.
Не тебе ль, ушедшему до срока,
послан этот окаянный плач?

И не я ли, от зимы седея,
вспоминаю лета бахрому?
Музыка. Мистерия. Медея.
Что ты плачешь?
Мстишь – за что?
Кому?

Не увидать знакомого лица.
Не разглядеть крыльца родного дома
оттуда, где мелодия свинца
ласкает слух мелодией ведомых.

Лицом к свинцу лица не увидать,
не разобрать, кому ты в грудь вонзаешь
во всю длину клинок по рукоять.
Но покачнешься, если вдруг узнаешь.

Куда верней свинцовый пересвист.
Ты не поймешь, чей лоб прицел твой ловит.
И нет лица. Ты пред собою чист.
Но все мы станем тленом и золою.

Ты не услышишь пение свинца.
Ты не увидишь, как погаснет свечка.
Лицом к лицу не разглядеть лица.
Не увидать родимого крылечка.

…Мне стали петься странные стихи.
За что же так? За чьи же за грехи?

Небеса не очень-то чисты.
Белый снег – ну, не сказать, что белый.
Я пишу стихи через пробелы.
Оставляю чистые листы.

Оставляю чистые места
мелкой клетью забранной бумаги.
Чтоб услышать вдруг: «Твой час настал,
миг настиг!»
Пьяней вина и браги

новых слов косматое число,
свежей рифмы хрупкая лепнина…
Заполняю лист – наполовину.
И – пробел.
И это – ремесло.

Прекрасно поздней осени горенье.
Напрасен птиц пугливый разнобой.
Неровный строй моих стихотворений,
случайно спетый, вынянчен судьбой.

Покров сегодня. Тучи снеговые
висят недвижно. Снег уже прошел.
Я каждый раз как будто бы впервые
касаюсь слова. Так снимает шелк

с порочной девы юноша стыдливый,
касаясь тайны.
Лиственный пожар
меня волнует.
Как неторопливо
стихи уносят моего дыханья пар!

Не ищу себе я славы мирской.
Да и вам моя слава вряд ли нужна.
Но в окно стучится день мой деньской:
«Здравствуй! Я – твоя слава! Вот она!»

Не искал ведь я тебя, не искал!
Не вяжись же ты ко мне, не вяжись!
Но шипит она, как волны у скал:
«Ты искал меня! Ты всю свою жизнь

променял на образ славы рябой!
На кого же я похожа – скажи?
Не тобой ли я любуюсь? Тобой!
Не меня ль вязать ты хочешь? Вяжи!»