Исидор Шток - Драмы

Е в д о к и я. Бог знает, что вы придумали, Петр Миронович. Заходите.

Л а п ш и н (раздевается: снимает пальто, шапку, шарф) . Сейчас и я попробую залезть на лестницу.

Е в д о к и я (умоляюще) . Не надо, Петр Миронович!! В ваши годы…

Л а п ш и н. Вы думаете, не стоит? (Кленову, строго.) Инструментарий привезли?

К л е н о в. Да, ваше благолепие. (Берет с камина футляр, передает Лапшину.) Шприц «Рекорд». Стетоскоп. И еще какая-то гадость для умерщвления доверчивых пациентов. (Смотрит на Лапшина.) Ну как, прыгали вчера с парашютом?

Л а п ш и н (совершенно серьезно) . Два раза.

Е в д о к и я. Святая икона!

К л е н о в. Страшно было?

Л а п ш и н. Первый раз страшно. Второй — не очень.

К л е н о в. А значок?

Л а п ш и н. Завтра выдадут. Вчера у них не было.

Е в д о к и я. Неужели ж вы прыгали, Петр Миронович?

Л а п ш и н. Конечно. (Бодро.) Все жители поселка обязаны прыгать по два раза.. Высота — семьсот метров.

Е в д о к и я. Не может быть! Шутите вы!

Л а п ш и н (строго) . Вы газеты читаете? Сегодня написано.

К л е н о в. Постановление.

Е в д о к и я (готова поверить) . Страсти какие!

Л а п ш и н (Кленову) . А вы вчера пели в концерте?

К л е н о в. Пел. Четыре арии.

Е в д о к и я (у нее кружится голова) . В каком еще концерте?

К л е н о в (небрежно) . Журналисты в Колонном зале концерт давали. Каждый пел по две массовые песни. Я спел четыре. Успех!

Е в д о к и я. Пресвятая богородица!

Л а п ш и н. В женском платье?

К л е н о в. Конечно!

Е в д о к и я. Какой срам!

К л е н о в (Лапшину) . Деньги отыграли?

Л а п ш и н. Какое!

К л е н о в. Угораздило же вас играть в преферанс на профсоюзные взносы.

Л а п ш и н. Думал, выиграю.

Е в д о к и я. Ой, грех! Сколько же вы проиграли, Петр Миронович?

Л а п ш и н (небрежно) . Немного. Двенадцать тысяч двести десять.

Е в д о к и я. Казенные?!

К л е н о в. Не свои же! Придется бежать вам в Среднюю Азию. Евдокия, чемодан! (Доверительно.) Понимаете теперь?

Е в д о к и я (совсем сбитая с толку) . Пони…

К л е н о в. Я бы вам дал! Но ведь я блюминг купил.

Е в д о к и я. Это еще что?

К л е н о в. Рельсы прокатывать. Очень выгодно. Доходнее, чем с парашютом прыгать. Вам то шесть тысяч за прыжок платят?

Л а п ш и н. Какое! По четыре пятьсот!

К л е н о в. Бороду-то обрить пришлось?

Л а п ш и н. Парикмахер накладную сделал.

К л е н о в. Чем приклеиваете?

Л а п ш и н. Горячим хлебом.

Е в д о к и я (перестает верить) . Ох, да ведь это вы нарочно!

К л е н о в. Дерните. Увидите — отвалится.

Евдокия Семеновна несмело протягивает руку к бороде Лапшина.

Л а п ш и н. Ну-ну!

И сразу оба начинают хохотать. Кленов — веселым, мальчишеским смехом, взахлеб. Лапшин — прохрюкивая и утирая слезы большим платком. Кленов включает радио. Там играют стаккато трех лебедей из балета «Лебединое озеро». Моментально Кленов и Лапшин, обнявшись, начинают исполнять на пуантах танец. А в это время Евдокия Семеновна разражается гневной тирадой.

Е в д о к и я. Ну и что хорошего? Охальники! Нет, вы скажите, что тут хорошего? Двадцать пять лет — как встретятся, так и начинают охальничать. У, дикобразы! (Забирает чемодан и, плюясь, уходит.)

Тут Кленов и Лапшин, изнемогая от смеха, бросаются в кресла. Хлопнула дверь за Евдокией Семеновной.

Л а п ш и н (вытирая слезы) . Санкта симплицитас!

К л е н о в (высмеявшись) . Нехорошо, ваше преосвященство.

Л а п ш и н (удовлетворенно садится на диван) . Нет, неплохо. Веселье способствует долголетию.

К л е н о в. А вы решили всех пережить?

Л а п ш и н. Всех, к сожалению, не удастся. Наиболее глупых.

К л е н о в. А говорят, дураки долго живут.

Л а п ш и н. Не всегда. Я, например, знаю одного дурака, который хочет прожить как можно меньше.

К л е н о в. Разве?

Л а п ш и н. Вот, например, позавчера одному дураку стало вдруг дурно в редакции и был вызван доктор Вассерман. А вчера в поликлинике был консилиум в составе Вассермана и Быкова.

К л е н о в. Превосходно! Вы, оказывается, не только доктор, но и факир! Недаром вас так тянет в цирк.

Л а п ш и н. Что было потом?

К л е н о в. Два колдуна и одна колдунья долго простукивали дурака, прослушивали, покачивали головами и вздыхали. Потом положили на диван.

Л а п ш и н. Дурак, конечно, думал, что его хотят казнить. Но, оказывается, это снимали электрокардиограмму. Записывали движение его темного сердца.

К л е н о в. Они долго писали. Все вместе со своим заключением вложили в конверт, велели переслать его в госпиталь, куда я должен завтра явиться и куда я не явлюсь, потому что буду здесь.