А л е к с а н д р а. А я и сама царица. Ты разве не слышал, как меня на заводе кличут: царь-баба, царица замоскворецкая. (Подходит к открытому гардеробу, снимает с себя накидку, достает лисью шубу, надевает на себя.) Небось тетя Нюша не обидится. Ох, как нафталином пахнет! (Снимает с самовара верхушку и, как корону, надевает себе на голову.) А ты и не знал, что, пока ты на Севере околачивался, города строил, я тут царицей стала? (Берет в руки вазу.) Смотри. Александра первая, царица замоскворецкая, каширская, коломенская, каховская. Ты подойди ко мне, Васька, верный мой слуга, не бойся, голову не отрублю, я тебе лисью шубу со своего плеча пожалую… На, целуй руку. Грубоватая она, рабочая, так я ведь и есть такая царица, пролетарская. Приговариваю тебя, поезжай в отпуск один, без меня, а я с моим народом посоветуюсь, может, и приеду к тебе, а может, и нет, как мои государственные дела позволят. Чего бы тебе пожаловать? Ведь шуба-то лисья, между нами говоря, не моя, я ее у соседнего государства одолжила, отдавать надо. Вот тебе кольцо мое обручальное. Никогда его с пальца не снимала. Возьми. Не налезет — в карман положи. Да так и носи его всюду с собой, оно тебе счастье принесет. Ну-ка, заведи какой марш, пусть играет, царицу славит и ее фаворита. Ну, целуй меня, целуй… Да не так, не руку. Как следует… Эх ты, увалень… Учить меня задумал, а сам и поцеловать как следует не можешь. И свету зажги побольше. Чтой-то темно тут. Пусть все заливает. Вот так.
Играет оркестр. Свет заливает комнату. Василий обнимает царицу. Темнота.
От Ногинска, от Перова
На Москву рассвет идет,
Начинается день новый,
День трудов, надежд, забот.
Снова комната Васнецовых. За окном рассвет. Тихонько, чтоб не разбудить спящую Шуру, на цыпочках входит А л е к с а н д р а. Смотрит на дочь, желая убедиться, спит ли она. Затем берет с комодика зеркало, ставит на стол, распускает волосы и причесывается. И тихонько, счастливо смеется. Открывает глаза Шура.
Ш у р а. Встала?
А л е к с а н д р а. Сегодня на завод нужно пораньше.
Ш у р а. Мама, поговори с директором и начальником цеха. Пусть они допустят Игоря до работы. Пусть накажут, объявят в приказе выговор, понизят в разряде, но пусть…
А л е к с а н д р а. Хорошо, поговорю.
Ш у р а. И с секретарем парткома тоже. Пусть не разбирают его дела сегодня, пусть отложат. Он исправится, вот увидишь, даю тебе слово.
А л е к с а н д р а. Ладно! Обещаю. Поручусь за него… Я сегодня добрая.
Ш у р а. Только сегодня? Почему?
А л е к с а н д р а. Не твое дело, маленькая еще. Вот что — ты спи, а я на завод побежала. Там и позавтракаю. Пусть тебе глупости не снятся. Я сегодня пораньше приду с завода. Сегодня меня выдвигать в депутаты Моссовета собираются. (Целует ее.) Как, у меня не очень глупый вид? Спи! (Уходит.)
Шура одна. Подождав, когда за матерью закрылась дверь, она прямо в рубашке садится к столу, достает из папки недописанное письмо, открывает авторучку. Пишет. Задумывается.
Ш у р а. «…Я прервала, Женька, мое письмо… Произошло ли что-нибудь за эту ночь? Да, произошло. Что? Думаю, об этом тебе напишет мама, а я не хочу сплетничать, не дело детям о матери говорить. Ну, в общем, все благополучно, настроение у нас хорошее, сегодня вечером в Доме культуры на Серпуховке на собрании будут мать выдвигать в депутаты Моссовета. Я обязательно пойду, а потом напишу тебе, как все было… Я уже подобрала на гитаре музыку к твоим стихам о Замоскворечье. Когда будет готово, пришлю говорящее письмо… Поющее письмо… Как мне нужно посоветоваться с тобой, братик! Как мне нужно все рассказать тебе… И как хорошо, что у меня есть брат и я могу написать ему письмо…»
Снова песня проходной. Курилки. У окна беседуют А л е к с а н д р а и П о ж а р о в. Снова они в рабочих костюмах, замасленные, обычные.
П о ж а р о в. Что это ты сегодня все утро улыбаешься?
А л е к с а н д р а. Сама не знаю.
П о ж а р о в. А между тем улыбаться нечему. Внедрили они малярно-сушильный конвейер, рапортовали и забыли. А он не ходит. Тележки конвейера вращаются еле-еле. По всем ихним расчетам с конвейера машины должны сходить каждые двадцать минут. Так? А они не сходят. Конвейер молчит, сушка производится целые сутки, вот тебе и механизация. А вы — делегаты, депутаты, контролеры, народная совесть — улыбаетесь. Погодите, я вас всех на чистую воду выведу, вам честь завода не дорога!
А л е к с а н д р а. Слушай, Пожаров, дай покурить, не переедай плешь.
Читать дальше