Л а р ц е в. Сейчас. (Нажимает кнопку.)
Входит С е р о в.
Проводите Наташу к Марии Петровне, я ее предупредил.
А л е в т и н а. Большое спасибо, товарищ полковник!
С е р о в. Прошу вас. (Уходит с Алевтиной.)
М а л и н и н (человеку в очках) . Ну, теперь давайте знакомиться. Ларцев. Подполковник Бахметьев, мой заместитель.
Малинин и Бахметьев пожимают друг другу руки, улыбаются.
М а л и н и н. И долго вам, товарищ Бахметьев, придется играть конструктора Леонтьева?
Б а х м е т ь е в (улыбаясь) . Ничего не поделаешь, товарищ Малинин. По мере необходимости, как говорят. Мы не можем рисковать и помещать ее в квартире конструктора Леонтьева. При всех условиях не можем.
М а л и н и н. Это понятно. Но как вы ее там устроите?
Б а х м е т ь е в. Будет жить у меня на даче. А к осени все, надо полагать, определится.
Л а р ц е в. Да, если не раньше. Значит, сегодня отдохнете, а завтра полетите в Москву. Продолжаем играть в поддавки.
Картина седьмая
Снова, как только в зрительном зале гаснет свет, прожектор освещает угол просцениума.
М а к к е н з и и Г р е й в у д.
М а к к е н з и. Вы не забыли, что сегодня ровно месяц, как ваша воспитанница живет в Москве?
Г р е й в у д. Да, мы можем поздравить друг друга, генерал.
М а к к е н з и. Вас я поздравляю вдвойне. Решено: вы поедете в Москву для руководства операцией.
Г р е й в у д. В Москву?!
М а к к е н з и. Да. Но в вашем голосе я не слышу энтузиазма, парень.
Г р е й в у д. Это не так просто… Под какой крышей меня хотят отправить?
М а к к е н з и. Вы поедете как иранский хайямовед доктор Али Хаджар.
Г р е й в у д. Хайямовед? Что это такое?
М а к к е н з и. Специалист по Омару Хайяму. Был такой великий персидский поэт. Всего восемьсот с лишним лет тому назад. В Москве будет конгресс. Мы вспомнили, что вы много лет работали в Иране и знаете язык. Готовьте речь для выступления, там соберутся хайямоведы всего мира.
Г р е й в у д. Позвольте, но я понятия не имею об этом Хайяме.
М а к к е н з и. Зато у вас смуглая кожа и знание языка. Изучил же я Льва Толстого за пять дней! Так это все-таки граф Толстой, а не какой-то перс!..
Г р е й в у д. Не знаю, право… Речь на конгрессе перед хайямоведами всего света…
М а к к е н з и. Ну и что? Чем больше глупостей вы наговорите, тем больше шансов на то, что вас признают крупным хайямоведом и поблагодарят за ценный вклад в литературоведение. Главное, старайтесь, чтобы вас нельзя было понять, тогда успех обеспечен! (Хохочет.) Поди разберись через восемьсот лет!.. Короче, собирайтесь в путь, Грейвуд! А речь мы вам подготовим.
Свет гаснет. Раскрывается занавес. На сцене — угол конторы на заводе Штумпе. Рекламные плакаты кока-колы и фруктовых вод. За столом — Э р н а Б р и н к е л ь и М а р ф а К р о т о в а.
Э р н а. Еще рюмочку, фрау Марфа! Это хороший коньяк.
М а р ф а. Хороший, ничего не скажешь. (Пьет.) За день до того с этими чертями умаешься, что сил никаких нет. А потом, фрейлейн Эрна, на душе кошки скребут…
Э р н а. Да, я замечаю, вы очень изменились в последнее время. Что с вами? Нездоровы?
М а р ф а. Здорова, но сердцем чую беду, чую… (Всхлипывает.)
Э р н а. Что-нибудь с дочерью? Но если она даже замешана в этом… как это… в этом комитете?..
М а р ф а. Не спрашивайте!.. Я секретная. Я подписку дала. Собачья жизнь!..
Э р н а. Бедная фрау Марфа!
М а р ф а. Вы думаете, с чего я пью? Сорок годков мне, а с виду старуха. Жила я до войны на Орловщине, ничего жила. Правда, три раза в тюрьме сидела.
Э р н а. Орловщина? Что есть Орловщина, фрау Марфа?
М а р ф а. Орел, город есть такой. Так я недалеко, в слободе, жила. А сидела за спекуляцию, как это у них называется. А я просто торговала чем могла да как умела. Ну, правда, раз за самогон судили.
Э р н а. Что есть самогон?
М а р ф а. Шнапс личной фабрикации.
Э р н а. Значит, вы имели завод? Вроде нашего?
М а р ф а. Весь завод в чулане умещался. Одна и работала. Муж меня бросил, с другой сошелся. Осталась я с девочкой, души в ней не чаяла. И теперь жить без нее не могу! (Всхлипывает.) А как ваши пришли, то я в тюрьме сидела. Ну, меня и взяли надзирательницей.
Э р н а. Где?
М а р ф а. В Орловской тюрьме. В женском корпусе. Народу там сидело! — куча! И коммунистки, и партизанки, и невесть кто… А майор Шмельц из гестапо меня уважал. Да… Нагляделась я тогда, не приведи вам господь такое увидеть! А назад ходу нету. Майор этот шутить не любил, ох, не любил! Вроде нашей фрау Ирмы, чтоб ей ни дна ни покрышки!
Читать дальше