Николай Эрдман - Мандат

Настя.Что вы такое говорите, Иван Иваныч.

Иван Иванович.Поймите, Анастасия Николаевна, я человек холостой и белье мое штопать некому, к тому же вы женщина полная и можете дать человеку забвенье.

Настя.Я, Иван Иваныч, барышня молоденькая, и мне этого пони­мать нельзя.

Иван Иванович.Вы, пожалуйста, не думайте, Анастасия Ни­колаевна, что у меня усы, душой я, Анастасия Николаевна, настоящий ребенок.

Настя.Ах, зачем, зачем же… Усы – это божий дар. Но толь­ко вы напрасно, Иван Иваныч, их шиворот-навыворот но­сите.

Иван Иванович.То есть как это – шиворот-навыворот?

Настя.Вы их, Иван Иваныч, вниз опускаете, а вы их, Иван Иваныч, лучше вверх поднимите, тогда для глаз совершенно приятней будет.

Иван Иванович.Мужские усы, Анастасия Николаевна, нуж­даются в женской ласке, без этого они правильно про­израстать не могут, но придайте вы им вашими ручками пра­вильное направление – и они будут пребывать в вечном блаженстве.

Настя.Ах, что вы, Иван Иваныч, я не сумею.

Иван Иванович.Сумеете, Анастасия Николаевна, ей-богу, сумеете.

Настя.Нет.

Иван Иванович.Да вы только попробуйте.

Настя.Ах, зачем я буду чужие усы пробовать.

Иван Иванович.Хотя бы для любопытства, Анастасия Ни­колаевна.

Настя.Уж разве только для любопытства, Иван Иваныч. Но вы, пожалуйста, из-за этого чего не подумайте.

Иван Иванович.Я, Анастасия Николаевна, никогда ничего не думаю.

Настя.В таком разе извольте. (Пауза.) Между прочим, они у вас нисколько не поднимаются.

Иван Иванович.Как то есть не поднимаются?

Настя.Должно быть, они от рождения такие.

Иван Иванович.А вы пальчики послюнявьте, Анастасия Николаевна.

Настя.С удовольствием.

Иван Иванович.Поверьте, Анастасия Николаевна, что вы про­никаете мне через усы в самое сердце. (Хочет ее обнять.)

Настя. Милорд, вы забываетесь.

Иван Иванович.Простите меня, это был безумный порыв. Но знайте, Анастасия Николаевна, что я за любовь ничего не побоюсь, если вы хотите соединиться со мной навеки, я со­гласен.

Настя.Ваша личность мне очень мало знакома, и я знать не могу – может быть, у вас где-нибудь даже дети есть.

Иван Иванович.Дети, Анастасия Николаевна, не позор, а не­счастье. А если вы что-нибудь против моей наружности имеете…

Настя.Ах нет, наружность у вас очень пропорциональная.

Иван Иванович.Или, может быть, касательно того, как я оде­ваюсь?

Настя.Ах, что вы!

Иван Иванович.То если вы взглянете на мой галстук, вы убе­дитесь воочию, что я одеваюсь с большим комфортом.

Настя.У вас галстук очень красивый, только зачем вы его вместе с лапшой завязываете?

Иван Иванович.Как – с лапшой?

Настя.Вот-с, Иван Иваныч, кусок настоящей лапши.

Иван Иванович.Ах, мерзавец!

Настя.Вскричал герцог.

Иван Иванович.Что?

Настя.Это у меня вырвалось. Но кого вы, простите за выраженье, так обозвали?

Иван Иванович.Как кого? Конечно, Павла Сергеевича.

Настя.Павла Сергеевича!

Иван Иванович.Между прочим, скажите, пожалуйста: когда ваш Павел Сергеевич в партию поступить успел?

Настя.Они у нас, Иван Иваныч, ни в какую партию не поступали.

Иван Иванович.Как – не поступали?

Настя.Очень обыкновенно.

Иван Иванович.Не поступали? Скорей говорите, куда вы лап­шу с моего галстука положили.

Настя.На пол, Иван Иваныч.

Иван Иванович.На пол! Да где же она?

Настя.Вы напрасно ищете, Иван Иваныч, потому что лапшу у себя под ногами кушать для желудка очень опасно.

Иван Иванович.Вы мне ее, пожалуйста, поскорей возвратите, а я сейчас. (Уходит.)

Настя одна.

Настя.Как они деликатно свои чувства изображали, и вдруг – лапша. Да вот она, кажется. Подумать только, что такой маленький кусочек теста и может разбить мечту.

Настя, Иван Иванович.

Иван Иванович (входит, на голове горшок). Ну что, нашли?

Настя.Господи, Иван Иваныч. Зачем вы горшок себе на голову на­дели?

Иван Иванович.Тсс! Тсс! Ради бога, не говорите, что я его надел. Пусть все думают, что я его не снимал.