Владимир Набоков - Трагедия господина Морна

Я… вызов… принимаю. Гадко… Дайте
платок мне… Что-нибудь. Как гадко…

Десять
шагов и первый выстрел — мой… по праву:
я — оскорбленный…

Слушайте… постойте…
Покажется вам странно… но я должен…
просить вас… отказаться от дуэли…

Не понимаю?..

Если вам угодно,
я — за него — под выстрел ваш… готов я…
Хотя б сейчас…

По-видимому, я
с ума схожу.

Так вот, нарушу слово!..
Открою вам… мне долг велит… Но вы
должны поклясться мне — своей любовью,
презреньем, ненавистью, чем хотите,
что никогда вы этой страшной тайны…

…Извольте, но к чему все это?

Вот,
открою вам: он — этот человек —
он… не могу!..

Скорей!..

Э, будь что будет!
Он…

Это ложь!

Нет, нет… Не может быть!
О, Господи… что делать?..

Отказаться!
Нельзя иначе… Отказаться!..

Радость,
не уходи…

Постой… сейчас я…

Нет!

Зачем же я нарушил…

Что, решили?

Решили, да. Я не гожусь в убийцы:
мы драться будем á la courte paille. {11} 11 A la courte paille (букв.: по короткой соломинке — фр.) — дуэль по жребию: вытянувший жребий должен застрелиться. Противоположная форма — дуэль a volonte? — т. е. по желанию, когда противники стреляли по команде или по собственному усмотрению.

Великолепно… Выход найден. Завтра
подробности решим. Спокойной ночи.
Еще могу добавить, что дуэли
не обсуждают с женщиной. Мидия
не выдержит. Молчите до конца.
Пойдем, Эдмин.

Я ухожу, Мидия.
Ты будь спокойна…

Подожди… мне страшно…
чем кончилось?

Ничем. Мы помирились.

Послушай, увези меня отсюда!..

Твои глаза — как ласточки под осень,
когда кричат они: «На юг!..» Пусти же…

Постой, постой… смеешься ты сквозь слезы!..

Сквозь радуги, Мидия! Я так счастлив,
что счастие, сияя, через край
переливается. Прощай, Эдмин,
пойдем. Прощай. Все хорошо…
Морн и Эдмин уходят.

Мидия, что же это? Ах… скажи
мне что-нибудь — жена моя, блаженство
мое, безумие мое, — я жду…
Не правда ли, все это — шутка, пестрый,
злой маскарад, как господин во фраке
бил крашеного мавра… Улыбнись!
Ведь я смеюсь… мне весело…

Не знаю,
что мне сказать тебе…

Одно лишь слово;
всему поверю я… всему поверю…
Меня пустая ревность опьянила —
не правда ли? — как после долгой качки
вино в порту. О, что-нибудь…

Послушай,
я объясню… Ушел ты — это помню.
Бог видел, как я тосковала. Вещи
твои со мною говорили, пахли
тобой… Болела я… Но постепенно
мое воспоминанье о тебе
теряло теплоту… Ты застывал
во мне — еще живой, уже бесплотный.
Потом ты стал прозрачным, стал каким-то
привычным призраком; и, наконец,
на цыпочках, просвечивая, тихо
ушел, ушел из сердца моего…
Я думала: навеки. Я смирилась.
И сердце обновилось и зажглось.
Мне так хотелось жить, дышать, кружиться.
Забвенье подарило мне свободу…
И вдруг, теперь, вернулся ты из смерти,
и вдруг, теперь, врываешься так грубо
в тебе чужую жизнь… Не знаю, что
сказать тебе… Как с призраком ожившим
мне говорить? Я ничего не знаю…

В последний раз я видел сквозь решетку
твое лицо. Ты подняла вуаль,
чтоб нос — комком платочка — так вот, так вот…