ТЕТЯ ЖЕНЯ:
Да не ты, а он.
ДЯДЯ ПОЛЬ:
Хорошо: он.
ВЕРА:
Дядя Поль, тебе это все померещилось. Явление не опасное, но нужно следить.
ЛЮБОВЬ:
Вообще это все не очень интересно… Что тебе можно? Хочешь сперва торта? Нам сейчас мама будет читать свою новую сказку.
ДЯДЯ ПОЛЬ:
Мне так показалось, и нет такой силы, которая могла бы меня заставить изменить показание.
ТЕТЯ ЖЕНЯ:
Ну-ну, Поль… продолжай… ты теперь разогрелся.
ДЯДЯ ПОЛЬ:
Он шел, я шел. А на днях я видел, как расшиблась велосипедистка.
ВАГАБУНДОВА:
Положение ужасно!
Надо уезжать — это ясно!
Всем!
А я еще этого съем.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Может быть, Любушка, подождать, пока все придут?
ЛЮБОВЬ:
Нет-нет, ничего, начни.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Что ж, приступим. Итак, этой сказкой или этюдом завершается цикл моих "Озаренных Озер". Поль, друг мой, садись, пожалуйста.
ДЯДЯ ПОЛЬ:
Предпочитаю стоять.
Звонок.
ТЕТЯ ЖЕНЯ:
Не понимаю. Он это рассказывал так красочно, так хорошо, а теперь у него что-то заскочило. Может быть, потом разойдется. (Мужу.) Ты мне не нравишься последнее время.
Входит Ревшин, пропуская вперед старушку Николадзе, сухонькую, стриженую, в черном, и Известного писателя: он стар, львист, говорит слегка в нос, медленно и веско, не без выигрышных прочищений горла позади слов, одет в смокинг. {17}
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
А, наконец!
ПИСАТЕЛЬ:
Ну что же… Надо вас поздравить, по-видимому.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Как я рада вас видеть у себя! Я все боялась, что вы, залетный гость, невзначай умчитесь.
ПИСАТЕЛЬ:
Кажется, я ни с кем не знаком…
НИКОЛАДЗЕ:
Поздравляю. Конфетки. Пустячок.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Спасибо, голубушка. Что это вы, право, тратитесь на меня!
ПИСАТЕЛЬ:
(Вере.) С вами я, кажется, встречался, милая.
ВЕРА:
Мы встречались на рауте у Н. Н {18}., дорогой Петр Николаевич.
ПИСАТЕЛЬ:
На рауте у Н. Н. … А! Хорошо сказано. Я вижу, вы насмешница.
ЛЮБОВЬ:
Что вам можно предложить?
ПИСАТЕЛЬ:
Что вы можете мне предложить… Нда. Это у вас что: кутья? А, кекс. Схож. Я думал, у вас справляются поминки.
ЛЮБОВЬ:
Мне нечего поминать, Петр Николаевич.
ПИСАТЕЛЬ:
А! Нечего… Ну, не знаю, милая. Настроение что-то больно фиолетовое. Не хватает преосвященного.
ЛЮБОВЬ:
Чего же вам предложить? Этого?
ПИСАТЕЛЬ:
Нет. Я — антидульцинист {19}: противник сладкого. А вот вина у вас нету?
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Сейчас будет моэт, [4]Петр Николаевич. Любушка, надо попросить Ревшина откупорить.
ПИСАТЕЛЬ:
А откуда у вас моэт? (Любови.) Все богатеете?
ЛЮБОВЬ:
Если хотите непременно знать, то это виноторговец заплатил мужу натурой за поясной портрет.
ПИСАТЕЛЬ:
Прекрасно быть портретистом. Богатеешь, рогатеешь. Знаете, ведь по-русски «рогат» — значит «богат» {20}, а не что-нибудь будуарное. Ну а коньяку у вас не найдется?
ЛЮБОВЬ:
Сейчас вам подадут.
ВАГАБУНДОВА:
Петр Николаевич, извините вдову…
Вижу вас наконец наяву.
Страшно польщена.
И не я одна.
Все так любят ваши произведенья.
ПИСАТЕЛЬ:
Благодарю.
ВАГАБУНДОВА:
А скажите ваше сужденье…
Насчет положенья?
ПИСАТЕЛЬ:
Насчет какого положенья, сударыня?
ВАГАБУНДОВА:
Как, вы не слыхали?
Вернулся тот, которого не ждали.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
(Взяла у Марфы из рук.) Вот, пожалуйста.
ПИСАТЕЛЬ:
Да, мне об этом докладывали. (Любови.) А что, милая, поджилочки у вас трепещут? Дайте посмотреть… Я в молодости влюбился в одну барышню исключительно из-за ее поджилочек.
ЛЮБОВЬ:
Я ничего не боюсь, Петр Николаевич.
ПИСАТЕЛЬ:
Какая вы отважная. Нда. У этого убийцы губа не дура.
НИКОЛАДЗЕ:
Что такое? Я ничего не понимаю… Какая дура? Какой убийца? Что случилось?
ПИСАТЕЛЬ:
За ваше здоровье, милая. А коньяк-то у вас того, неважнец.
ЭЛЕОНОРА ШНАП:
(К Николадзе.) О, раз вы ничего не знаете, так я вам расскажу.
ВАГАБУНДОВА:
Читать дальше