Карло Гольдони - Веер

Креспино.А я упал, и Коронато выхватил у меня веер.

Эваристо. Но где же Коронато? Как он у него пропал?

Креспино.Тише, не зовите его. Благо его нет, я расскажу вам всю правду. Зашел я в гостиницу за вином, вижу, лежит веер, я его и унес.

Эваристо.И что же вы с ним сделали?

Креспино.Подарил его графу.

Граф.А я подарил его барону.

Барон (графу, презрительно).Потом отобрали!

Граф.Да, и вручил его синьору Эваристо.

Эваристо.А я синьоре Кандиде.

Кандида делает реверанс, берет веер и радостно смеется.

Барон (графу).Позвольте, что все это значит? Что за неразбериха такая? Я из-за вас попал в дурацкое положение.

Граф.Клянусь небом, клянусь небом, синьор Эваристо!..

Эваристо.Полно, полно, синьор граф, успокойтесь. Мы же все друзья. Дайте мне лучше щепотку табаку.

Граф.Уж я такой: когда со мной по-хорошему, я перестаю горячиться.

Барон.Вам-то что горячиться, пожалуй, горячиться надо мне.

Джертруда.Синьор барон…

Барон (Джертруде).А вы, синьора, изволите издеваться надо мной?

Джертруда.Простите меня. Вы мало меня знаете, синьор. Я не пренебрегала ни одной из своих обязанностей, я выслушала ваши предложения; моя племянница тоже выслушала их и приняла, а я с удовольствием согласилась.

Граф (барону).Слышите, а что я вам говорил?

Барон (Кандиде).А вы, синьора, зачем обнадеживали меня? Зачем обманывали?

Кандида.Простите меня, синьор. Меня волновали два противоположных чувства: намести я хотела стать вашей женой, но любовь снова толкнула меня к Эваристо.

Граф.Ну, здесь я уж ни при чем.

Эваристо.Да, будь вы менее торопливым кавалером и моим более искренним другом, вы никогда не очутились бы в таком положении.

Барон.Да, согласен. Признаюсь в своей страсти, осуждаю свою слабость, но презираю дружбу с графом и его поведение. (Раскланивается и уходит.)

Граф.Полно вам, останемся друзьями! Это все шутки. Мы ведь с вами коллеги и друг друга хорошо знаем. Ну, а теперь все улажено, можно подумать и о свадьбе.

Джертруда.Пойдемте к нам, и надеюсь, что все устроится к общему удовольствию.

Кандида обмахивается веером.

Эваристо (Кандиде).Довольны ли вы, что этот желанный веер наконец находится в ваших руках?

Кандида.У меня нет слов, чтобы выразить вам свою радость.

Джаннина.Ну и веер! Он всех нас перебаламутил, от первого до последнего.

Кандида.Его привезли из Парижа?

Сузанна.Прямехонько из Парижа, даю вам слово.

Джертруда.Пойдемте, приглашаю вас всех ужинать. (К актерам.) Выпьем за здоровье того, кто нам этот ужин приготовил, и поблагодарим тех, кто окажет нам честь и разделит его с нами.

Интерес русских переводчиков, критиков и деятелей театра к драматическому наследию Гольдони, Гоцци и Альфьери проявлялся на разных этапах нашей национальной литературной и театральной культуры. Обращение к тому или иному имени или конкретному произведению диктовалось не только (а иногда и не столько!) абсолютной значимостью самого явления, сколько реальными потребностями и задачами, стоявшими перед русской литературой и сценой. Интерес этот был прежде всего жизненно-активным, а не музейным, историко-литературным.

Не случайно, что в России первым из трех корифеев итальянского театра XVIII века привлек к себе внимание Карло Гольдони. Дело здесь не только в популярности его имени в театре Западной Европы, на который в пору своего становления ориентировался русский театр. В 70-80-е годы появляются переводы по меньшей мере пяти комедий Карло Гольдони (среди них «Лгун» и "Хитрая вдова"). Часть этих переводов безусловно принадлежит Я. Б. Княжнину, известному литератору екатерининского времени, одному из первых крупных русских драматургов. Именно тогда шла речь о создании русской национальной бытовой комедии с просветительским уклоном. Практическое освоение готовых образцов, их «приспособление» к русской сцене вполне отвечало насущным потребностям отечественного театра. Имена действующих лиц русифицировались (Панталоне, например, превращается в Пантелея, Труффальдино в Провора и т. д.), опускались реалии чуждого русскому зрителю быта, но в целом это были все же переводы, а не бесконечно вольные «рефундиции». Заслуживает упоминания тот факт, что Я. Б. Княжнин переводил непосредственно с итальянского языка. Рукописи и актерские списки ряда переводов Гольдони затерялись. Но два перевода ("Домашние несогласия" и "Лгун") были изданы отдельными выпусками (1773 и 1774), а в 1786 году оба вошли в сборник "Российский театр" (где печатались лучшие оригинальные и переводные пьесы). Первые переводы и постановки комедий Гольдони появились в России в период между «Бригадиром» (1769) Фонвизина и его же знаменитым «Недорослем» (1782), положившим начало национальной комедийной традиции.