Входит Ряжских, здоровается с Белодедом и Афанасьевым.
Ряжских. Извините, господа, больному трудно разговаривать так долго...
Белодед. Мы уже закончили... Благодарю вас, доктор... Мы все очень тронуты, и вашей помощью, и вашим хирургическим мастерством.
Ряжских. Мой долг.
Белодед. Долг без человечности не дорого стоит. Ну, будь здоров, старик. (Нагнувшись, поцеловал Курбатова.) До скорой встречи на родной земле.
Афанасьев. Операция прошла хорошо. Так что не сердись. (Целует Курбатова.) Еще раз большое спасибо, Николай Викентьевич.
Ряжских. Я сделал, что мог.
Белодед. Ну, в путь. До свидания, Василий.
Курбатов. Привет товарищам, родине... Маме не сообщайте.
Белодед, Афанасьев и Ряжских выходят из палаты. Курбатов откидывается на подушку. Молча лежит. Слышен гудок парохода. Курбатов, поднявшись, прислушивается. Еще протяжней гудок. Входит Джеймс.
(Не видит его, шепчет) . Ничего... Спокойствие... Выдержка. Главное — выдержка.
«Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь».
Джеймс. Что с вами?
Курбатов. Так, ничего... Вспомнил Есенина.
Джеймс. Кто это?
Курбатов. Есенин? Поэт. Вы не знаете?
Джеймс. Нет.
Курбатов. Тогда вы ничего не знаете.
Входит Нелли.
Джеймс. А вы расскажите — я и узнаю.
Курбатов (после паузы) . Хорошо... Слушайте.
«Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси —
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.
Свет луны, таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя,
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Но и все же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Все любя, спокойно умереть!»
Джеймс. Я мало понимаю, но похоже на песню.
Курбатов. Верно, похоже...
Джеймс. Это Есенин?
Курбатов. Есенин. Жаль, что не понимаете. Это и есть Россия.
Джеймс. У вас красивый язык, но это так далеко — Россия.
Курбатов. Для меня она всегда рядом.
Джеймс. Сейчас рядом с вами будем только мы с Нелли. После ухода корабля ближе нас никого у вас не будет.
Курбатов. У меня здесь друзья!
Джеймс. Вы их не будете видеть.
Курбатов. Почему?
Джеймс. У нас такие правила. Хотите вы или не хотите, Курбатов, но в больнице будете иметь дело только с нами!
Курбатов. Это что — тюрьма?
Нелли. Нет, Курбатов, это больница. Частная больница в Австралии. Больница, принадлежащая моему отцу, профессору Ряжских. И он сам устанавливает здесь порядки. И не вам их менять.
Картина четвертая
Двор дома Ряжских. Стена, увитая диким виноградом. Дверь, ведущая в дом. Зеленый газон. Нелли поправляет кусты роз. Около изгороди появляется Николова. Нелли не замечает ее. Николова входит во двор.
Николова. Разрешите?
Нелли (удивленно) . Пожалуйста.
Николова. Вы Нелли Ряжских?
Нелли. Да, я... Вам нужен папа? Он отдыхает.
Николова. Не надо его беспокоить... Я к вам, Нелли.
Нелли (еще более удивлена) . Ко мне?
Николова. Да. Нам кажется, именно вы можете помочь благородному делу. Речь идет о советском моряке, который лежит в клинике вашего отца. Почему нас не допускают к нему? В каком состоянии сейчас Курбатов?
Нелли. Курбатов поправляется...
Николова. Речь идет не о здоровье. Нам стало известно, что враги его родины хотят любыми средствами задержать его здесь.
Нелли. Но чем же я могу помочь?
Николова. Надо сделать все, чтобы он остался в клинике до самого отъезда в аэропорт.
Нелли. Это может решить только отец. Я не могу за него...
Николова. Неужели ваш отец не сделает того, что вы попросите?
Нелли. Для отца существуют только объективные данные о ходе болезни.
Читать дальше