Леонид Зорин: Варшавская мелодия

ВИКТОР. Не знаю. То была совсем другая война. Не нужно сравнивать. И не нужно бояться. Просто ты насмотрелась на оккупантов. На их патрули, на их автоматы. Это пройдет.

ГЕЛЯ. Витек, у тебя пальцы, как у пианиста.

ВИКТОР. Мне медведь на ухо наступил.

ГЕЛЯ. Я уверена, что это не так.

ВИКТОР. Слушай…

ГЕЛЯ. У тебя снова идея?

ВИКТОР. За этой богиней нас никто не увидит.

ГЕЛЯ. Помни, букет создается выдержкой.

ВИКТОР. Ты действительно обезьянка.

Заходят за статую и целуются.

Черт знает, до чего хорошо.

ГЕЛЯ. Не богохульствуй.

ВИКТОР(целует ее) . Бог нам простит.

ГЕЛЯ. Он ведь прощает не тем, кому нужно. Теперь я бы не вступила в переписку с Ядвигой.

Он снова ее целует.

А куда мы отправимся завтра?

ВИКТОР. Что-нибудь придумаю.

ГЕЛЯ. Хорошо знать, что кто-то придумывает за тебя. Какой ты умный.

ВИКТОР. Ты же не любишь, когда за тебя думают.

ГЕЛЯ. В том-то и ужас, что это приятно. Должно быть, это женская черта, но уж слишком много мужчин ее имеют.

ВИКТОР. Диалектика, Геля.

ГЕЛЯ. О, какое великое слово. Оно объясняет решительно все. Как твое электричество.

ВИКТОР. Гражданка, надо верить в электричество или в бога. Третьего не дано.

ГЕЛЯ. Пане профессоже, я стала бояться богов. Любых. Даже тех, что зовут к милосердию. Как только человек творит бога, он начинает приносить ему жертвы.

ВИКТОР. Значит, вам остается одно электричество.

ГЕЛЯ. Электричеству тоже приносят жертвы.

ВИКТОР. Геля, без жертв ничего не бывает.

ГЕЛЯ. Я знаю, знаю… Наука их требует, искусство их требует и прогресс требует жертв, Витек…

ВИКТОР. Что, Геля?

ГЕЛЯ. Теперь идея появилась у меня.

Они заходят за статую. Свет гаснет.

Снова — свет. Комната в общежитии. Геля — в халатике и домашних туфлях — укладывает перед зеркалом волосы. Стук.

ГЕЛЯ. Проше.

Входит Виктор с коробкой в руках.

Как ты поздно.

ВИКТОР. Прости. (Стягивает варежку.)

ГЕЛЯ. Пока мы до них доберемся — уже будет Новый год.

ВИКТОР. Ты еще не готова.

ГЕЛЯ. Я тут же буду готова. Просто я хочу быть самой красивой. Я ведь не принадлежу себе. Иначе мне было бы все равно, лишь бы пан был доволен.

ВИКТОР. Кому ж ты принадлежишь?

ГЕЛЯ. Я должна поддерживать традицию моей родины и показывать, что Польска еще не сгинела.

ВИКТОР. Она не сгинела.

ГЕЛЯ. Ах, Витек, какой ты милый. Ты сейчас мне оказывал моральную помощь. Когда охраняешь традицию, чувствуешь большую ответственность. Она давит.

ВИКТОР. Ты будешь королевой, не бойся.

ГЕЛЯ. Что за коробка у тебя в руках?

ВИКТОР. Банальнейший новогодний подарок. (Пока она торопливо развязывает, он садится и прикрывает глаза.)

ГЕЛЯ. Езус-Мария! Какие туфельки.

ВИКТОР. Я боялся, что ты уедешь в столицу сапожников — город Радом.

ГЕЛЯ. Витек, ты — чудо. Дзенкую бардзо. Я бы тебя поцеловала, но боюсь измазывать.

ВИКТОР. Измазать. (Зевает.)

ГЕЛЯ. О, пусть. Ты всегда меня учишь. Але откуда у тебя пенёндзе?

ВИКТОР. Я разбогател. (Зевает.)

ГЕЛЯ. Фуй, не смей зевать. Это неуважение к моей красоте, к моей стране и ее флагу. Я тоже купила тебе подарок. Правда, он не такой шикарный. Я не так богата, как ты. У меня другие достоинства. (Протягивает ему галстук.)

ВИКТОР. Спасибо. Никогда не носил галстуков.

ГЕЛЯ. Это — ложно понятый демократизм. С этим надо заканчивать.

ВИКТОР. Хорошо.

ГЕЛЯ. Вино стоит на окне. Не забудь его взять. Это наш вклад на общий стол. Я сейчас натягиваю платье, залезаю в мои новые туфельки — и мы идем.

Он не отвечает. Она заходит за шкаф.

Только сиди и не двигайся. Я рассчитываю на твое благородство. Почему ты молчишь, Витек? Это согласие или протест? Она выходит, уже в платье, с туфлями в руках. Что с тобой? Ты спишь?

Виктор действительно спит. Она тихо ставит туфли на столик и подходит к нему. Осторожно берет его руку. Виктор не шелохнулся — спит. Геля, еле слышно ступая, отходит в сторону, гасит большой свет. Теперь только ночник освещает комнату. Она садится напротив Виктора, внимательно на него смотрит. Тишина. Медленно начинают бить далекие часы. Двенадцать. Геля сидит неподвижно. Откуда-то доносится музыка. Вновь — уже один раз — бьют часы. Геля продолжает сидеть все в той же позе. Музыка едва слышна. Виктор открывает глаза.