Джордж Байрон - Чайльд Гарольд

Севилья у римлян называлась Гисналисом. (Прим. Байрона).

В первом своем письме из Испании (к Ф. Годжсону, 6-го авг. 1809) Байрон восклицает: «Кадикс, милый Кадикс! Это – первое место в мире. Красота его улиц и домов уступает только любезности его жителей. При всем национальном предубеждении, я должен признать, что здешния женщины по красоте настолько же выше англичанок, насколько испанцы ниже англичан во всех отношениях… Кадикс – настоящая Цитера». Ср. ниже письмо к матери от 11-го авг. 1809.

Байрон, как он сам намекает в предисловии к Ч.-Гаролъду, первоначально имел намерение ввести в свою поэму несколько «вариантов» шутливого или сатирического содержания. Битти, Томсон, Ариосто были достаточными для него авторитетами в этом отношении. Строфы о синтрской конвенции и четыре заключительные строфы I песни, написанные в этом стиле, были исключены по настоянию Далласа, Меррея или Джиффорда. Из одного письма к Далласу (21-го авг. 1811) видно, что Байрон почти уже решился исключить «две строфы в шутовском роде о лондонском воскресенье». Но оне были оставлены в тексте, вероятно, потому, что в них нет личных намеков, – и, по выражению Мура, «обезобразили» поэму.

«Это было написано в Фивах, следовательно – в наилучшем месте для такого вопроса и для ответа на него: не потому, что это – родина Пиндара, а потому, что это – столица Беотии, где была предложена и разрешена первая загадка». (Прим. Байрона).

Байрон приехал в Фивы 22 декабря 1809 г. «Первой загадкой» он называет, конечно, знаменитую загадку Сфинкса, – прототип беотийского остроумия.

Hone в своей «Everyday Book» (1827) дает подробное описание существовавшого в Гай-Гэте обычая «клятвы на рогах». «Рога укрепляются на палке футов в пять длиною, которая втыкается в землю. Рядом становится человек, дающий клятву. Он должен снять шляпу», и др. Самая клятва или, вернее, небольшая часть ея, заключается в следующем: «Заметьте хорошенько, что я вам скажу, ибо это есть первое слово вашей присяги, – помните же это! Вы должны признавать меня (землевладельца) вашим названным отцом, и пр… Вы не должны есть черного хлеба, когда можно достать белого, кроме того случая, когда вы больше любите черный. Вы не должны пить слабого пива, если можно достать крепкого, – кроме того случая, когда вы больше любите слабое. Вы не должны целовать служанку, если можете целовать барыню; а чтобы не терять удобного случая, лучше целовать обеих», и пр. Говорит, эта шутовская присяга выдумана пастухами, посещавшими Gate House и пожелавшими завести там трактир.

Участники боя быков разделяются на три или четыре группы: чуло или пехотинцы, бандерильеры или метатели дротиков, конные пикадоры и, наконец, матадоры или эспады, которые убивают быка. Каждый бой быков, продолжающийся минут 20, распадается на три отделения или действия. В первом действии пикадоры вызывают нападение быка, обыкновенно только защищаясь, но не атакуя его своими копьями (garrochas). Во втором действии пешие чуло размахивают перед глазами быка цветными плащами или платками, стараясь отвлечь его ярость от пикадоров, если последним приходятся плохо. В то же самое время бандерильеры стараются воткнуть в шею быка с каждой стороны по нескольку зазубренных дротиков, украшенных резаными бумажками, а иногда снабженных фейерверком. Считается необходимым втыкать эти дротики непременно с обеих сторон. В третьем и последнем действии единственным действующим лицом является матадор или эспада. Размахивая мулетой или красным флогом, он вызывает нападение быка и, стоя прямо перед ним, наносит ему шпогой смертельную рану под левую лопатку.

«Испанцы крайне мстительны. В Санта-Отелла я слышал, как молодой крестьянин грозил заколоть женщину (правда, – старуху, что смягчает оскорбление), и когда я выразил по этому поводу удивление, мне сказали, что тут нет ничего необыкновенного». (Прим. Байрона).

Ср. Пушкина, «Евгений Онегин», IV, 9:

Уверенность – или, лучше сказать, страх Байрона, что он осужден на погибель, коренятся в усвоенном им с детства кальвинистском вероучении (ср. Ч.-Гарольда, песнь III, стр. LXX и п. IV, стр. XXXIV). Лэди Байрон считала этот безотрадный взгляд на жизнь основою характера своего мужа и причиною его странностей. В письме к Г. К. Робинсону от 5 марта 1855 г. она говорит: «Не только по случайным выражениям, но по всему строю чувств лорда Байрона я не могла не убедиться в том, что он верил в библейское вдохновение и разделял самые мрачные догматы кальвинизма. Этому злополучному взгляду на отношения создания к Создателю я всегда приписывала несчастия Байрона. Вместо того, чтобы при каждой удаче чувствовать себя счастливее, он был убежден, что каждая удача обращается для него в «проклятие». Может ли человек, одержимый такими мыслями, вести жизнь, полную любви и служения Богу и людям? Эти идеи и должны были до известной степени осуществиться. «Хуже всего – то, что я в это верю», говорил он. И я, как все, с ним связанные, ничего не могла сделать с этой верой в предопределение.