Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

По улицам – сосудам текут ночи,
по улицам – венам ползут луны,
любовный поезд – безумные очи,
в бумажных обёртках железные гунны.

Ползут по пустыням апостолы – змеи
до каменных монстров, до мёртвых откосов,
взгляни из подвала на чёрное время,
на жёлтые зубы, на острые косы.

В огне очищенья трепещут порезы,
под взглядом шамана танцуют девицы,
хвала Дионису и призраку бездны,
пространство сгорает усилием жрицы.

Из рек придорожных, из розовых лилий
глядят лепестками распятые звёзды,
отчаянье стерпит забвение глины;
не плачь и спасайся – сегодня не поздно.

Поэзия надувных шаров, испускающих дыхание
свободного полёта на медленный горизонт,
вызывала смех железобетонных небоскрёбов,
но кашель старого вулкана превратил их в мусор.

Расплавленные камни шептали магические слова
и деревья уходили за реку говорить с солнцем.
Стеклянные клёны протыкали чёрную землю,
поэтажно постигая законы зарождения смерти.

Вспышка – столетие. Блохи чувствуют,
что поумнели.
Формула порядка построила их в ряды бойцов,
дабы убивать законно. Всё подчинено одной идее.
Правота недоказуема – формула рассыпается в хаос.

Утро под кустом – в глазницах проросли фиалки,
а он улыбается, диктатор, убитый запахом смерти.
Хаос родил медленную музыку восхода,
подчинённую межатомным связям и небесным
телам.

Когда цветы свои ресницы опускают,
из мира грёз уходит наважденье.
В Гудзоне, рыбами проглоченная стая,
икру надежд отмечет в воскресенье.

Не шёпот красок и не ультрафиолет
питает губ сухие заклинанья,
молекулы рождают белый свет
из рам лучей обманчивого зренья.

На Риверсайде ноющая боль
рождает плач камней печальных
и нерв дорог, надорванный водой,
на мост восходит перстнем обручальным.

Зависимости ради и для вас
уйдут утопленников грустные колонны,
сыграет им бетонный контрабас,
и солнце улыбнётся тёмной зоной.

Кулак разжатый выпустит овец
на дно запруд, молчавших безучастно,
пройдёт по космосу слепому наш отец
и ветер снова станет высшей кастой.

Сквозь прерии нью-йоркских площадей
пройдёт Нептун к китайскому буфету,
и щели глаз заброшенных людей
не внемлют впредь толковому совету.

Ведь видят все не то, что говорят,
а говорят, увы, не то, что слышат,
на трафарет из цифр стремятся в ряд
на веточку тепла, к цветущей вишне.

Проглочен ивами удушливый закон,
в зените славы прорванный веками.
Выходит, жизнь всего один наклон —
дыра в стене, в палате с дураками.

Я – капелька в водной глади,
песчинка в море пустыни,
никто не поранит взглядом
частицу сухой полыни.

Никто не увидит волны,
кометы курчавой танец,
на дне океана соло
и звёздный протуберанец.

Беспечную зыбь морскую
колышет одежда ветра.
И тихую грусть мирскую
укутают краски спектра.

На влажных ладонях пляжа,
в лучах синевы покоя
уснула древняя стража,
у чаши живого моря.

И стелет туман в лощину
свои кружева и сердце,
а звёзды проходят мимо
открытой волшебной дверцы.

По мёрзлым ступеням весны спускаюсь в лето.
Прозрачный воздух насыщен солнечной лазурью
до самого моря танцующих зелёных трав,
до иголок таинственных елей, лоснящихся и диких.
Некогда молчаливый мир заиграл и запел.
Жизнь меж; дорогами берёт своё начало.
Дикая сила с разгона набирает высоту
и с этой высоты обрушивается на немое,
почти бездыханное, обескровленное бытие.
Здесь, среди гладких озёр, нет лжи.
Обросшие кустарником скалы равнодушны
к попыткам обмануть себя и других,
к попыткам выстроить зависимость.
Равнодушное море переваривает каменья,
не обращая внимания на трудности понимания
людей своего места в природе вещей,
на ментальность восприятия.
Солнце освещает старые стены и виноградники.
Ветшают, казавшиеся вечными, пирамиды и храмы
человеческих страстей. Они уходят в глубокое
прошлое.
Сама жизнь превращается в караваны из забот,
в её смысл и свет в конце загадочного тоннеля.
В глазах появляется тоненький месяц.
Он парит над горячими крышами
и исчезает в омутах прозрачной ночи.
Новый день родится из ночных сновидений,
одевая чистую сорочку на голое тело.
Независимо от биржи и стоимости хлеба.
Он погладит гладко выбритые макушки гор,
плавные изгибы полей, рек и озёр.
Затем поперхнётся полуднем и отправится
на сиесту – дремать в тени деревьев.