Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

не выдерживают этих новых влияний,
что ты всем за что-нибудь должен.
Для этого не нужно никаких знаний,
трудновато всё это выдержать, но можно

в космическом магазине купить покой звёздный,
перевязать раны сиянием рваным
и вперёд, к дому культуры, пока не поздно
осудить и, по возможности, отсудить обманом

захваченные эмоции и мысли, примощённые
с молоком Млечного Пути и с кинолентами,
километрами и километрами доморощенные
портные человеческих душ и душонок с клиентами

мирового неохватного горизонта, его пользователи
и венценосные их величества, зла соглядатаи,
ничего не слышащие, но с вопросом: «Что, больно тебе?»
Прямо из глаз в глаза сытые и вечно поддатые,

с бультерьерами и со стразами на трусах.
Как вам это нравится? Но ослабить не получится,
а то вдруг понравится и все ринутся в небеса,
и каюк миротворческой мере случая.

Вот вам и канцелярия – междусобойчик избранных
обладателей нереального, но выстраданного
лицемерия.
У них и государство гражданских свобод и Мэрия
полна лицами, как инкубатор, грязью забрызганный.

В зале у них свои мужественные философы,
подключающие их к всемирному разуму
напугавших в своё время гвозди ногами босыми,
обрушившими башни своими спазмами,

выжидали, когда он упадёт, этот путник,
и они выклюют его печень и глаза,
упираясь в космическую бездну своей сутью —
алчностью, вызывая вакуум, не надеясь на тормоза,

вживлённые в эту кровавую дрожь. Племена
метались и метались, составляя сметы
на всю их трудную жизнь, на все времена
этой прекрасной галактики на краю света.

Солнцестояние – коловорот
весну к нам принесёт.
Божественный огонь,
как грива льва —
меж двух миров – стена.
Возьмёт свою гармонь
Ярило – красный бог,
наполнит кровью мир,
запляшет со всех ног.
Наш лес не сир,
он не убог.
И из могил
восстанет дух земли —
улыбки расцветут в кустах.
Тепло и жизнь бери
с молитвой на устах.
Живи, живи, живи…

Мы стоим по струне,
мы идём по струне,
мы – в народном огне,
мы – вовне.

Наши дети смеются,
наши дети грустят
в колесе революций,
под откосом оград.

Мы танцуем эпоху,
мы танцуем войну,
до последнего вздоха
не признаем вину.

Мы не видим различий
и не знаем сомнений,
за окном безразличий,
в карте звёздных творений.

Мы проснёмся однажды
в корабле белокрылом,
на картинке бумажной
вместе с солнышком милым.

Мы на старенькой кухне,
мы над чайником старым.
Океанами вспыхнет
разговор наш гитарный.

И наполненный звуком,
и наполненный светом,
наклонюсь я над внуком
нерушимым заветом.

Он не похож; на нас,
он не такой, как все,
он – это резонанс,
он – подарок весне.

Смех его одинок,
смех его вне систем,
в струнах его ток —
он всегда на войне.

Он прохрипел свой стих.
Он станцевал и слёг.
Нерв обнажил и стих,
брошенный на песок.

Крик в звуковой коктейль,
дробь барабанов в ночь,
лирика и пастель,
всё остальное – прочь.

Разницы нет, когда
разницы нет, зачем
в небе горит звезда
в зале остывших тел.

В двери войти рад,
в душу цветных схем,
только уйти назад
он уже не успел.

Женщина и рояль.
Небо и океан.
Дарит пьяная даль
радость и нотный стан.

Трамвай – единорог ползёт вперёд,
в шинели с бородой стоит военный.
Держась одной рукой, он ждёт
и, кажется, один во всей вселенной.

Среди камней, дорожных слуг,
разъезды ночь уже плетёт,
сквозь горы, лес, сквозь луг
дымит тенями у ворот.

У чёрных глаз и у монет-очков
в рядах стоят полки солдат,
невидимых гусаров ночи, сверчков,
и затихает звёздный сад.

А он, в мундире, плечом подвинет небо
и ввысь, сквозь облака, к луне.
Туда, где над землёй нет снега,
где Рак, Персей и Водолей в окне.

Там Орион на колеснице созвездия везёт
к полкам луны, одетым в серебро.
И золотым крылом орёл взмахнёт,
даст знак цветным князьям Таро.