Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

— Кстати, прошлой ночью, помнишь,
странный писк слыхали мы.
Может всякое случиться,
я видала крысий хвост… —
Кто-то тихо в дверь стучится…
К Ване с Машей входит гость,
не похожий на фашиста.
Мягко, вежливо, пушисто
(из корзины — коготок)
просит гость воды глоток.

— Вы откуда?
— Я оттуда,
где из дерева посуда,
из бумаги города… —
Выпил воду, важно кланяется.
— Ну, спасибо, до свиданьица,
очень вкусная вода…

Вдруг, шатнувшись, Маша вскрикнула,
расплескала ковш, дрожит.
Из корзинки крыса прыгнула,
прямо к плинтусу бежит.
Писк крысиный и мышиный
вдруг почудился семье.
Кот, как швейная машина,
спину выгнул на скамье.

А крысенок деловито
ищет ход под половицей,
щепку старую прогрыз,
осторожно вполз под угол,
дырку черную понюхал
и учуял запах крыс.

Перед кучей хлебных крох
сына ждет Сузука. Рядом
с ней заведующий ядом
восседает, крыса Хлох.
Он на ломтике свинины,
с синим шрамом на щеке,
лапки в кислоте синильной,
и животик в мышьяке.

Крысу крик встречает шумный,
общий взмах передних ног:
— Вот наш умный, вот наш чумный,
чудный, чумненький сынок!
Вот хороший, вот уважил,
долу крысьему помог,
будет в доме хрип и кашель,
уйму всяческой поклажи
мы утащим под чумок!

Крысий фюрер чмокнул гостя
и благодарность за чуму,
крестик свастики на хвостик
с честью вешает ему.
Как сынку крысиха рада:
— Ване с Машей надо яда.
Заразим чумою дом!..—
И, чуменка писком чествуя,
идет факельное шествие
жадных глазок под полом…

В эту ночь перед бедой
плохо спалось Ване с Машей.
Из простых цветастых чашек
в этом доме пили счастье
с чаем, с чистою водой.
Завсегдатай-счастье мигом
прекращало спор и плач,
порелистывалось книгой,
перекидывалось в мяч.
Даже старый стул треногий
в радость был — хоть песню пой!

Потому с такой тревогой
я веду рассказик свой.
Не смотри, товарищ, мимо,
а понять меня сумей, —
может, это ты с любимой,
может, это я с моей.

Пар кипит, гудок шипит.
В семь часов пора к заводу.
Захотелось Маше пить,
зачерпнула кружкой воду…
Горло жженьем припеклось,
белый свет пятном покрылся,
под ведром мелькнуло рыльце,
покачнулась Маша вкось…
Горло болью пробуравлено,
сердце падает, стуча…
— Ваня, Ваня, я отравлена,
позови скорей врача!..

Он хватает свою куртку,
свою кепку с косяка,
вдруг махоркою окурка
поперхнулся и зака…
и закашлялся, закашлялся,
чуть-чуть горло не порвав.
На платочке пены кашица,
рот кораллово-кровав…

— Что с тобой?
— А что с тобой?
— Все пройдет само собой!.. —
Ванин кашель слышит Маша.
Это так похоже на…
А на что — подумать страшно!
Помощь скорая нужна.

— Ты в жару!
— А ты в поту! —
— Я за доктором пойду…
Или… вместе мы поедем
на автобусе… к врачу…
Тошно… страшно… Я хочу
посмотреть энциклопедию,
ту, которая на «Чу»…
Здесь на полке книжек много —
Маяковский, Пушкин, Гоголь…
Рядом синие тома.
Том девятый я открою,
посмотрю сейчас сама…
Чудь, Чугун, Чунцин, Чума…
Признак: хрип и кашель с кровью,
колотье, упадок сил…

Ваня руки опустил,
опустилось сердце Маши,
позабыла боль и яд,
и молчат они, стоят,
будто задремавши…

Если мы к врачу поедем,
то чума за нами следом
тоже выйдет из ворот,
и чума в трамвай войдет,
и чума шмыгнет в больницу,
и начнет в чуме валиться
смертью меченный народ.
Но, чтоб смерть не перелезла
вслед за нами в каждый дом,
мы чуму ключом железным
в нашей комнате запрем.
Запирай покрепче дверь,
хорошо замок проверь!..

И идет к окошку Маша,
где в серебряном саду
ель растет и пальма машет
в ледяную высоту.
Прижимает к пальме палец,
по стеклу проводит вскользь,
чтобы пальмы расступались,
чтобы таяли насквозь.
И рукою ледяною
Маша на стекле седом
пишет:
«Здесь больны чумою,
не входите в этот дом!»
Пишет буквами навыворот,
чтобы с улицы прочли.

У закрытых на замки ворот
люди разные прошли.
Прочитали, — кто в райком,
кто на санках, кто пешком,
кто — крепясь не разрыдаться,
кто без шапки, не дыша,
кто в больницу, кто в редакцию,
кто бегом в военный штаб…

Ванин лоб на наковальне —
лихорадкою нагрет.
В лоб чума вбивает Ване
добела горящий бред.
Будто он — красноармеец,
он у Гитлера в плену…
В небесах кровавый месяц.
Все похоже на войну.