Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

К нему подруга страстью пламенела,
Но злобою проникнулась, прознав
О том, что сердцем друга завладела
Другая, — при посредстве тайных трав
Содеяла чудовищное дело
И превратила, страсть свою поправ,
Его в скалу. Любовь карает грозно!
Потом она раскаялась — но поздно.

Взгляните на деревья, в чьей сени
Цветы, столь вам любезные, нередки, —
Любви причастны были и они,
Доселе боль испытывают ветки,
На тутовнике теплятся огни:
Что, как не страсть, сказалось и их расцветке?
Могилу Фисбы видите ли вы,
Встречая кровь влюбленных средь листвы?

В Сабее, зрите вы, томится в плаче
Та, что с отцом слиянна навсегда, —
От слез ее становятся богаче
Аравии блаженной города.
О лавре вспомяните вы тем паче,
Что нимфой был и далекие года;
О кипарисе, — к их зеленым кронам
Льнут слезы, что излиты Аполлоном.

Фригийца, обращенного в сосну,
Узрите. — обреченного недаром
На муки, — за великую вину
Терзаться ветром, ледяным и ярым:
Кибелу призванный любить одну,
Он к нимфе воспылал любовным жаром,
Тогда богиня, помрачась умом,
Убить решила разум в нем самом.

Был непомерно страшен гнев богини,
Пронесся вихрь по долам и горам,
Презрев натуру, данную мужчине,
Несчастный Аттис вырвал свой же срам,
На холм рванулся он, к нагой вершине,
И там застыл, открытый всем ветрам:
Так Аттис в довершение увечий
Утратил даже облик человечий.

Воспомните, с охотою какой
На праздник Вакха дружно шла Эллада, —
Красу девичью с доблестью мужской
Соединяла страстная услада, —
Совсем не скоро в отдых и покой
Клонила их вечерняя прохлада,
Но ни на миг в пылу заснуть не мог
Геллеспонтийский шаловливый бог.

Но вот и ей черед раскинуть длани,
Для них ветвями стать пришла пора.
И на ногах, и на прекрасном стане
Уже возникла грубая кора;
Одумайтесь, бегущие, заране —
Жестокость не доводит до добра.
Растеньем можно стать благоуханным,
Не пожелав побыть с великим Паном!

Еще Филлиду я в пример возьму,
Погибшую от страшного недуга,
По милому тоскуя своему,
Она отчаялась дождаться друга,
На талии носимую тесьму
У подбородка затянула туго, —
Но Демофонт, измученный в пылу,
Еще и днесь к нагому льнет стволу.

В цветке прекрасном Аполлон смятенно
Зрит Гиацинтовы черты лица.
Погиб, истерзан, стал добычей тлена
Брат матери, и он же — внук отца,
О ком рыдает Анадиомена
И в скорби проклинает без конца
Земное неразверзшееся лоно,
Равно как и бездушье небосклона.

О Клития, — ты, что почти мертва,
Познав разлуки тягостное горе, —
С возлюбленным рассталась ты едва,
Как ночь настала у тебя во взоре.
Ведь радость ни одна не такова,
Чтоб нам не принесла печали вскоре, —
Но вновь и вновь, разлуке вопреки,
Ты к солнцу обращаешь лепестки.

Перечисляю эти судьбы ныне,
Лия на злобу вашу новый свет:
Ни в ярости безумной, ни в гордыне
Скрыть истину у вас надежды нет.
Клянусь, что неизвестно и в помине
Предмета, что не сберегал бы след
Любви, — явить такого не способен
Ваш поиск, как бы ни был он подробен.

Бесчувственным предметам несть числа —
Их множество, любовию заклятых, —
Но память человечья донесла
Легенды о чувствительных пернатых;
Вкусивших от любви, кому крыла
Даны как память о былых утратах;
Кто ведал мысли дерзостный полет —
Сегодня вольно реет средь высот.

Здесь названы должны быть мимоходом
И ласточка, и нежный соловей, —
Фракиец также, что теперь удодом
Возлюбленную кличет средь ветвей, —
И птица, что рыдает год за годом
О доле невиновных сыновей,
Которых погубил навеки злобный
Родительский разлад междоусобный.

И двум еще фиал судьбы такой
Назначила Паллада высшей властью,
В любви не может обрести покой
Тот, кто болтлив, для оных нимф, к несчастью, —
Одною был отвержен бог морской,
К отцу другая воспылала страстью, —
И назовите Скиллу, наконец,
Которой ввергнут был в беду отец.

Царь Лация, надевший пурпур птичий,
Тебя не помянуть я не могу;
И Приамид, что морю стал добычей,
Не у любви ль за смерть свою в долгу?
И двое соблюдающих обычай
Сходиться вновь на хладном берегу —
Влюбленный этот зятем был Эолу,
Но перед Роком все клонятся долу.