Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Тебе мое приютом сердце было,
Где ты незримо коротал года,
До времени твоя дремала сила —

И для меня открылся ты, когда
С особою тоскою наступило
Чередованье скорби и стыда.

Владычица, подайте мне устав,
Чтоб за любовь я пребывал в ответе:
Поскольку вас одну люблю на свете —
Я выполню его, не возроптав.

Лишь видеть вас не отнимайте прав —
А все иное будет пусть в запрете,
О данном не посетую обете,
Не оскорблю ваш несравненный нрав.

Когда для вас такие просьбы тяжки —
Тогда подайте, рассудивши здраво,
Тому, чтоб умер я, устав любой.

Но коль и этой не найду поблажки —
То буду жить и доле без устава,
Одною счастлив горькою судьбой.

Вознесшеюся зрю любовь мою, —
Меня мое несовершенство гложет
И страсть мою безжалостно ничтожит,
И я позор великий познаю.

Ее столь ниже я в миру стою,
Что мысль о ней во мне лишь муку множит,
И лучший выход для меня, быть может,
Скорее отойти в небытию.

Ее достоинствам предела нет,
От них все горше мне и все больней,
Душевного не укротить раздора.

Пусть оттого покину белый свет,
Но не могу не помышлять о ней:
Un bel morir tutta la vita onora.

Игривым песням вторя наугад,
Поведанным средь горного простора
Сильванами, влюбленными в дриад, —

Слова такие запишу: коль скоро
Пьянит любовь божков, лесных повес —
То пастухам подавно нет позора.

О дон Антонио, кто от небес
Воспринял все, что людям дарят ныне
Светлейший Феб и доблестный Арес, —

Мой грубый дар — смирением гордыни
Я искуплю, стихам препоруча
Возвысить следствие под стать причине.

Чудесней вас не сыщется врача
Для слабости моей; вы — неизменный
Податель струй Кастальского ключа,

Услышьте же, как славные камены
Хвалу возносят Вам, испортив мне
Достигнуть славы случай несравненный.

Сам Аполлон поет Вас! Я вдвойне
Стыжусь теперь несовершенства дара;
Кто с олимпийцем стал бы наравне?

Не завистью ли он снедаем яро,
Возненавидя музыкальный строй
Свирели, что запела, как кифара?

Но возвещу; пока ночной порой
Печалью Прокна все еще объята,
Скорбя над обесчещенной сестрой, —

И Галатея распускает злато
Своих волос, и Титир в должный час
В тени опочивает, как когда-то, —

Пока цветы в полях ласкают глаз
(Будь по-другому — осудите строго) —
И Доуро, и Ганг запомнят Вас.

Итак, решусь: пусть речь моя убога,
Пока о Вас вещает Аполлон,
Да не прервется и моя эклога.

Там, где Парнас высоко устремлен,
Источник бьет, укрыт лесною тенью,
Кристальной влагой орошая склон.

Течет вода, с медлительною ленью
На почвы, беззаботным ручейком
Скользя по белоснежному каменью,

Струясь во благолепии таком,
Что птицы распевают звонче, слаще,
Поскольку их восторг неизреком.

Так ясен тот ручей в парнасской чаще,
Что камешки прелестные на дно
Сочтет любой, сквозь гладь воды смотрящий.

Ни пастухи не бродят в той стране,
Ни их стада, — и тишина дубравы
Незыблема на горной вышине.

Там все растенья жизнедатны, здравы,
Лишь в середине тех лесов нет-нет
Встречаются злокозненные травы.

Лиловыми лилеями одет
Там каждый луг, — там роза благонравно
Лилеи белой повторяет цвет.

И мирты свод листвы смыкают плавно,
Хрусталь Венеры — чистая вода
Таится там от взоров дерзких фавна.

Там майоран и мяту без труда
Найти возможно, ибо неизвестны
Ни беспощадный зной, ни холода.

Река туда свершает путь чудесный,
И надо всей безлюдною страной
Сверкает зеленью шатер древесный.

Прекрасной нимфе забрести одной
Туда пришлось однажды ненароком
И в чаще переждать полдневный зной.

Пресытившись жестоким солнцепеком,
На травную постель легла она
И любовалась ласковым потоком.

Ее пленили сень и тишина,
И внятный в кронах колыбельный шорох,
Способствующий приближенью сна, —