Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

как будто в темной глубине пород
земли, цветущей в ожиданье мая, —
глухое бормотанье тайных вод.

И был закон, народ, в тебе — мерило,
Твоя судьба тебе же вручена.
Приемли мир и не жалей зерна
Земле, что недра для тебя раскрыла.

Раскована мыслительная сила —
Так разогни же смело рамена,
Как раскрывает все цветы весна
Навстречу блеску горнего светила.

Проснись, о человек, и позабудь
Неверие, лукавство и коварство.
Узри лежащий пред тобою путь —

Прославя доблесть и презрев мытарства,
Вступи же в кузницу судьбы и будь
Скипетродельцем собственного царства.

На небесах высоких торжество;
Там град бесстенный отверзает двери,
И ветр веков, скользя по эфемере,
Приумножает красок волшебство.

И рвенье человека таково,
Что, глядя на миры в небесной сфере,
В костер, пылавший у него в пещере,
Он обронил ребенка своего.

Увы, нам непостижен град верховный,
Младенцы, мы игре своей греховной
Творим кумиров детскою рукой, —

А наши очи, что в блужданье праздном
Предали фантастическим соблазнам,
В щепоти праха обретут покой.

Какая ночь, какая тишь в просторах!
Луна в заливе занята игрой —
Меж волн шныряет, множится в повторах:
Все волны моря — на один покрой.

В серебряных деревьях — тайный шорох,
И тени простираются порой
К тем синим облакам, среди которых
Клубятся звезды, как пчелиный рой.

Какая тишь! Как долго мир беззвучен!
Уснуть не смею: только ждать могу —
И, наконец, услышу скрип уключин, —

И вот уже бредет пастух с отарой,
И резко на восточном берегу
Бледнеют небеса над Деллимарой.

На мерки продается тут зерно,
На дюжины — что яйца, что ириски,
На бочки, разумеется, вино,
На штуки — тыквы, ну, а суп — на миски.

Изюм — на горсти, так заведено,
Миндаль — на кучки, а треска — на снизки,
На связки — лук, на ярды — полотно,
Мука — на фунты, на бутыли — виски.

Размер, подсчет — на вкус, на дух, на цвет,
Тюки, мешки, рулоны, кучки, бочки —
Все продается, исключений нет.

Пусть покупают кто во что горазд!
Издатель, счет переведя на строчки,
Газету, да и совесть, распродаст.

Когда, устав от дне́вного труда,
я покидаю города горнило —
на севере я зрю тебя всегда,
исконно неподвижное светило.

Пока сестер счастливых череда
вокруг тебя танцует легкокрыло,
как мать, следишь за ними ты, звезда,
благоразумья верное мерило.

Лишь ты одна, недвижная вовек,
ведешь к заветной цели морехода
сквозь ураган и яростную тьму, —

и если брата иль отца на брег
чужой и злой закинет непогода,
то подари надежный кров ему.

Там, где к земле течет лазурь небес
И зелень всхолмий взлет остановила —
Еще фундамент ветхий не исчез:
На нем когда-то возвышалась вилла.

Ревнитель древний, римский камнерез,
Нам завещал мозаику настила;
Увы — ни колоннаду, ни навес
Столетий череда не пощадила.

Ни статуй мы, ни портика не зрим:
Все, что какой-нибудь матроны ради
Любовно здесь воздвиг могучий Рим, —

Все испарилось утренней росой,
И только между плитами, в засаде,
Хохочет Смерть с клепсидрой и косой.

Когда лучей закатных бахрома
Над склонами трепещет в пляске дикой —
Смотрю туда, в долину, где дома
Стоят средь пальм и тишины великой;

Когда к рассудку подступает тьма,
И отдых жаждет стать его владыкой,
И пусто все — лишь ветер от холма
Доносит песню жницы смуглоликой, —

Внемлю тому, чего не слышно днем:
Доносят в шелесте своем сады
Немые вопли ртов, забитых глиной, —

В который раз я думаю о нем,
О том, кто был виновником беды, —
И слышу поступь смерти над долиной.